02 апреля 2020
Меры по борьбе с пандемией коронавируса и обвал цен на нефть, вызвавший падение курса рубля, — два новых вызова российской экономике инициировали прогноз, с которым выступил перед коллегами главный экономист Российской государственной корпорации развития ВЭБ кандидат экономических наук Андрей Николаевич Клепач. Он заметил, что карантинные меры тормозят хозяйственную активность намного сильнее, чем сам коронавирус, а воздействие эпидемического фактора на экономику сложнее прогнозировать, нежели дальнейшие коллизии вокруг цен на энергоносители. Последние легли в основу двух гипотетических сценариев: продолжения ценовой войны и возобновления согласованной ограниченной добычи нефти.
Заместитель директора московского Института народнохозяйственного прогнозирования РАН член-корреспондент РАН Александр Александрович Широв считает, что экономические расчеты должны быть социально ориентированными и предполагать состояние не только рынков и отраслей, но и личного бюджета граждан. «Решающим фактором восстановления экономики станет потребительский спрос, это единственный триггер, — считает ученый, — и для запуска нового экономического цикла прогноз должен быть социально ориентированным».
Доктор экономических наук Дмитрий Борисович Кувалин из Института народнохозяйственного прогнозирования РАН ко второй группе цифр относится скептически: «Несмотря на название организации, у Transparency International полностью непрозрачная методика и панель экспертов». В ИНП РАН с начала 2000-х годов регулярно проводятся собственные исследования (правда, без международных сравнений) по динамике оценок уровня бюрократизма и коррупции, которые дают руководители российских предприятий. Статистику субъективных суждений Д. Кувалин считает инструментом, по крайней мере, не худшим, чем непонятные цифры, выведенные из мнений неизвестных экспертов.
На II Всероссийской научно-практической конференции «Анализ и прогнозирование развития экономики России» обсуждались новые риски и непреходящие проблемы.
Сначала нефть, потом вирус

В первом варианте основные игроки мирового рынка нефтедобычи действуют на свой страх и риск. Это может вызвать избыточное предложение за счет ряда факторов: роста добычи в Ближневосточных странах (в совокупности на 1,8—2,8 млн баррелей в сутки) и в США (на 0,8 млн барр./сут.), ввода новых мощностей в Норвегии, Бразилии, Гайане, России и Канаде (вместе на 0,9 млн барр./сут.), а также снижения спроса на топлива из нефти. Андрей Клепач предположил возможность спада мировых цен до 20 долларов за баррель в начале текущего года, со второго полугодия — повышение и стабилизацию в среднесрочной перспективе на уровне 40—50 долларов. Этому может способствовать сокращение добычи сланцевой нефти в США и в других странах на месторождениях с высокой себестоимостью и ожидаемое восстановление спроса на транспортные топлива после завершения коронавирусной пандемии.
Второй сценарий предполагает возможность заключения в первом полугодии нового соглашения ОПЕК+ с участием России об ограничении добычи нефти, что может повлечь стабилизацию цен на отметке около 30 долларов за баррель с дальнейшим плавным ростом до 60. Соответствующие изменения претерпит и курс рубля, по сей день зависящий прежде всего от мировых цен на нефть, а потом уже от всего остального. При 20 долларах за баррель рублевый курс к доллару США может упасть до 80 и более, затем, согласно первому сценарию, подняться до 65—70. Как, впрочем, и во втором варианте, но с меньшим провалом в начале года: чуть больше 75 рублей за доллар.
Ожидаемые события не могут не сказаться на динамике валового внутреннего продукта России. «Избежать спада можно, но торможение будет значительным, — предполагает Андрей Клепач. — Если мы не получим отрицательной величины динамики ВВП, то исключительно благодаря национальным проектам». В текущем году прирост ВВП может составить, по мнению экономиста, 0,3—0,5 %, в 2021-м — подняться до 2,2—2,5 % и в последующие три года колебаться примерно в этих же рамках. Делая прогнозы, главный экономист ВЭБ привнес в работу с цифрами «вирусный фактор» — в целом предполагая плавное снятие ограничений во втором полугодии 2020 года.
При этом некоторые отрасли российской экономики не только не будут расти, но и уйдут в минус. А. Н. Клепач представил коллегам прогноз динамики добавленной стоимости в некоторых из них (по сценарию ценовой войны). В 2020 году предполагается провал по этому показателю для транспорта на 4,7 %, в гостиничном сервисе и общепите — на 12 %, в сфере культуры и спорта — на 17,7 %. Впрочем, и в оптово-розничной торговле прирост добавленной стоимости к 2019 году прогнозируется лишь на уровне +0,7 % против +1,7 % годом раньше. «В других отраслях недостигнутые показатели тоже спишут на коронавирус, — ожидает Андрей Клепач. — Если пик карантинных мер в России придется на апрель-май с медленными послаблениями в течение лета, то цифры могут быть хуже, чем мы их представляем сегодня».
Ряд этих мер экономист подверг критике как малоэффективные с санитарной точки зрения, но вредоносные для бизнеса. «В Москве закрыли почти все коммерческие фитнес-центры, тогда как люди всё равно плотно контактируют в других местах, — поделился А. Н. Клепач. — В Мурманске без медицинских показаний изолировали команду голландского танкера, пришедшего за грузом нефти. Если так поступать, то у нас экспорт упадет еще сильнее».
Работаем за еду

Очевидно, что падение курса рубля и ограничения в связи с пандемией коронавируса (не только на территории России) прямо и косвенно влияют на спрос, но его структура сложилась не вчера и связана прежде всего с неравенством возможностей различных доходных групп. «Реальные денежные доходы на душу населения (в ценах 2018 г.) с рубежа веков не падали, а прирастали, но очень неравномерно, — рассказал Александр Широв. — У высших доходных групп рост составил 2,19 раз, тогда как у средних — 1,24 и у низших — 1,09 раз, то есть здесь рост за два десятилетия минимален». В последние годы это неравенство обостряется: динамика реальных доходов с 2015-го по 2018 год у восьми децильных групп (десятипроцентных частей населения, стратифицированных по критерию доходности. — Прим. ред.) была отрицательной, причем у низшей группы падение составило почти 14 %, у девятой — пульсировало у нулевой отметки, и только у десятой, самой благополучной группы, доходы выросли, и немало — на 11,4 %.
«Парадокс российского потребления заключается в том, что его общий рост из-за неравенства фактически не приводит к желаемому подъему уровня жизни в целом по стране, — отметил замдиректора ИНП РАН. — Мы видим, что доходы 1—4-й децильных групп остались на уровне начала века, да и номинальный средний класс почти не прибавил в потреблении. Доходы этих категорий почти целиком съедал рост цен».
«Низкодоходные группы населения сегодня расходуют на продукты от 40 до 50 % бюджета своих домашних хозяйств, еще 12—15 % приходится у них на услуги ЖКХ, — констатировал А. Широв. — Ожидать, что эти люди станут вкладывать средства в дополнительное образование, здравоохранение, нормальный отдых просто нереально. Их спроса недостает на многих потребительских рынках, что является значительным тормозом для развития всей экономики».
Первопричиной вышеозначенного парадокса видится сохранение структуры потребления, в которой и у среднего класса, и даже у элитных когорт населения высокая доля спроса обращена на продукты (алкоголь и табак выделены в особую группу) и обслуживание жилого фонда. Даже в десятой, высшей децильной группе, затраты домохозяйств на первичный пакет жизнеобеспечения (питание + одежда и обувь + ЖКХ) составляют 30 %. Доли расходов на бытовую технику и домашнюю обстановку, медицину, культурный отдых и спорт, дополнительное образование и иные товары/услуги у всех групп практически одинаковы — считанные проценты. Пусть за разные деньги и разного качества, но всё равно. Высшая десятка выделяется только затратами на транспорт — 33 % против 6—13 % у остальных.
«Это международный феномен, — отметил Александр Широв. — По доле продовольствия в структуре потребления домохозяйств Россия стабильно занимает первое место среди стран близкого уровня развития (то есть по ВВП на душу населения). В Турции, для сравнения, это 22 %, но никак не сорок, в Латвии, Венгрии, Польше — меньше двадцати, не говоря уже о США, Японии, Израиле и Западной Европе». Феномен не связан с климатом и потребностью в калориях: в Канаде, к примеру, доля питания в домашних бюджетах составляет менее 10 %.
Экономист уверен, что в России расходы так называемого расширенного правительства (средства госбюджета, пенсионных и страховых фондов и т. п.) на социальные нужды должны стать значительно выше. «Дальнейший же рост налоговой нагрузки и иных обязательных платежей на доходы населения неприемлем», — добавляет А. Широв.
Две беды
На мировом уровне российскую экономику нередко характеризуют как предельно зарегулированную бюрократическими процедурами и платящую дополнительный коррупционный налог государственным служащим. В рейтинге Doing Business Всемирного Банка наша страна занимала в 2010 году 124-е место, хотя в 2019-м переместилась сразу на 28-е (прежде всего, в связи с изменением методики ранжирования). Международный рейтинг уровня коррупции от фонда Transparency International оценивает Россию стабильно низко (то есть негативно), хотя также с улучшением позиции: 154-е место десять лет назад, 137-е по итогам 2019 года.

Опрос проводится ежеквартальным распространением анкет по дирекциям компаний в 55—65 субъектах Федерации, возврат заполненных опросников составляет около 200 за одну волну. «Наименее отзывчивы представители добывающих отраслей: нефтяники, газовики, угольщики, — поделился Дмитрий Борисович. — С остальными проблем почти не возникает. Ответы составляют либо первые лица, либо их замы и главные специалисты, но мы прекрасно понимаем, что с ведома и под контролем высшего руководства. На вопросы, посвященные непосредственно бюрократии, отвечает 89 % респондентов, по уровню коррупции высказывается 68 %». Как пояснил исследователь, анкета посвящена всем проблемам, затрудняющим хозяйственную деятельность, с фокусом на коррупцию и бюрократию. «В ней отсутствуют прямые вопросы, способные ввести респондента в дискомфорт», — подчеркнул Д. Кувалин.
Что же следует из тысяч ответов? В начале 2000-х бюрократический и коррупционный прессинги не поднимались в рейтинге проблем выше шестого места, а с 2015 года отодвинулись на 11—12 из максимум 16 возможных. «При этом если в нулевые годы проблемы бюрократизма и коррупции считали острыми свыше 20 % респондентов, то после 2015 года доля таких респондентов находилась на уровне 12—14 %», — приводит другой статистический срез Дмитрий Кувалин. Сегодня, по его словам, наиболее забюрократизированными называют налоговые и природоохранные органы (особенно первые), представителей муниципальных и региональных властей. Последние попадают и в главные коррупционеры — вместе с судьями и правоохранителями. Но, как выясняется в процессе углубленных интервью, о коррупции в рядах силовиков руководители предприятий говорят на основе не столько собственного опыта, сколько по рассказам коллег и сообщениям СМИ. К тому же почти 50 % респондентов последней волны опроса отметили вариант ответа «В последние 2—3 года с коррупционным давлением не сталкивались».
«Проблемы, связанные с бюрократизмом и коррупцией, достаточно значимы для российских предприятий, но менее остры по сравнению с другими», — резюмировал Д. Кувалин. А с какими именно? На первое место директора предприятий ставили и ставят низкий платежеспособный спрос, а второе и третье год за годом попеременно занимают высокие налоги и неподъемные тарифы на электроэнергию и транспортные перевозки.
Андрей Соболевский
Фото автора (1, 2,), с сайта ИНП РАН (3), из открытых источников (анонс)
Поделись с друзьями:
»
- Войдите на сайт для отправки комментариев