Призма языка

На самом деле, подзаголовок следовало бы исправить на «влияет ли родной язык на сознание человека?» — ответ на этот вопрос ищет израильский лингвист и математик Гай Дойчер. Одно из достоинств книги заключается в том, что автор избегает любых спекуляций, призванных сделать повествование пестрее и увлекательнее, воздерживается от поспешных выводов, непроверенных фактов и, главное, предостерегает от этого читателя.

 

Дело вот в чем: выбранная тема ведет по скользкой дорожке, на которой легко оступиться, свалившись в бездну околонаучных теорий. Разумеется, в какой бы культуре мы ни родились, роза будет пахнуть одинаково, «хоть розой назови её, хоть нет». Но как быть с множеством других, куда более абстрактных понятий? Можно ли судить о безупречных манерах древних греков, исходя из того, что у них не было слова для обозначения бестактности? Уместно ли утверждать, будто люди, говорящие на языках, в которых отсутствует категория будущего времени, не способны думать о том, что будет завтра или через год? Решительно отвергая эти смехотворные предположения, Гай Дойчер, тем не менее, задается целью доказать читателям: язык не только может отразить культуру общества, но и привести своих носителей к разным мыслям и восприятию. И доказывает.

 

Автор начинает с описания наблюдения, сделанного в 1858 году Уильямом Гладстоном, английским государственным деятелем и — что для нас важнее — страстным поклонником Гомера: великий греческий поэт и его современники видели цвета иначе, чем мы. Странная на первый взгляд теория находит множество подтверждений: в текстах встречаются «виноцветное» море и фиолетовые овцы, а позже выясняется, что из всех древних текстов не только «Илиада» и «Одиссея» пестрят такой путаницей — в Ветхом Завете, например, можно наткнуться на зеленое золото. Загадочное открытие спровоцировало жаркие баталии литературоведов, к которым позже подключились лингвисты, культурологи и даже офтальмологи в попытке докопаться до адекватного объяснения. История научных заблуждений и споров не кончилась и спустя полтора века, и это далеко не единственная странность, о которой рассказывает автор, стараясь отыскать корреляцию между языком и мышлением.

 

Австралийские аборигены, говорящие на кууку йимитирр (знаменит он тем, что подарил мировым словарям название «кенгуру»), например, способны безошибочно находить стороны света без компаса. Язык заставляет их делать это, потому что в нем просто нет эгоцентрической системы координат вроде «справа» и «слева» — описывать положение в пространстве можно только словами «север», «юг», «запад» и «восток». Носители языка матсес из Перу были бы отличными свидетелями в суде, потому что грамматика вынуждает их максимально точно описывать ситуацию: то есть если вы хотите рассказать о предполагаемом событии, нужно указать не только то, как давно оно произошло, но и когда вы это предположение сделали. 

 

Но автор убеждает читателя, что за интересными особенностями языков совсем не обязательно пробираться через океаны и джунгли к малочисленным вымирающим племенам.  Зеленый свет в светофорах страны восходящего солнца больше похож на синий из-за особенностей названий цветов в японском. При переводе знаменитого стихотворения Генриха Гейне «Ein Fichtenbaum» («На севере диком стоит одиноко…») на английский теряется его романтическая составляющая: и сосна (в оригинале — мужского рода), и пальма (женского) становятся обычными неодушевленными it, а метафора перестает работать. 

 

Автор собирает подобные истории, перемещаясь во времени и пространстве и скрупулезно доказывая, что именно родной язык, а не любые другие факторы, влияет на то, как тот или иной народ воспринимает мир. Само предположение будто, язык может как-то корректировать ход мыслей своих носителей, заставляет многих именитых лингвистов  в ужасе схватиться за сердце, но Гай Дойчер не боится спорить с точкой зрения, установившейся в профессиональном сообществе, и делает это очень грамотно. 

История многолетних научных изысканий могла бы показаться скучной, если бы не остроумный и легкий стиль автора. Он ведет читателя за собой, не стесняясь удивляться, как мог другой ученый высказать то или иное предположение, находясь в трезвом виде, но при этом не столько злорадствует, сколько учится на чужих ошибках. Рассказ Гая Дойчера о специфичных особенностях языков не просто читается как увлекательный детектив — он заставляет задуматься о том, что мы мало знаем о мире вокруг нас.

 

Наталья Бобренок

 

Фото из открытых источников