Об актуальности и стойкости академических традиций, восточном векторе и исторической миссии Российской академии наук размышляет вице-президент РАН, председатель Сибирского отделения РАН академик Валентин Николаевич Пармон.
— Учреждая Академию наук, Пётр Великий видел ее как некоторое «мыслящее ядро» на службе государства. С одной стороны, это ядро было призвано генерировать новые знания как базис для развития страны в близком и неблизком горизонтах. С другой стороны, такое ядро должно было выступать коллективным квалифицированным советником высшей власти по множеству вопросов, не исключая эстетические — до 1747 года Академия называлась «наук и художеств». Одновременно учреждался непреложный образовательный атрибут Академии наук — первый в России университет.
Основанная Петром конструкция и ее целеполагание обнаружили невероятную историческую жизнестойкость. На протяжении XVIII, XIX и XX столетий Россия благодаря Академии осознавала и осваивала самое себя: свои пределы, свои ресурсы и риски, свой человеческий и природный потенциал. Великие академические экспедиции, без преувеличения, завершили оформление границ Российской империи на ее гигантских восточных пространствах. Это был титанический квалифицированный труд, результатами которого стали подробные карты, описания, гербарии, геологические, этнографические и другие коллекции. При этом велась научная работа и в мировых рамках: например, согласованное с европейскими коллегами участие в наблюдении солнечного затмения 1748 года. Одним из результатов этого международного сотрудничества стал вывод М. В. Ломоносова об отсутствии у Луны атмосферы. Следует специально отметить, что Михаил Васильевич был не только гениальным ученым-энциклопедистом, но и исполнителем важнейших государственных заданий. В частности, в 1763 году он представил наследнику престола Павлу Петровичу обстоятельный доклад о перспективах развития империи, текст которого завершается ставшей пророчеством фразой «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений Европейских в Азии и в Америке».
В XIX столетии петровская традиция усиливалась, что нашло отражение в утвержденном императором Александром I Уставе Академии наук 1806 года: «Главнейшие обязанности Академии следуют из самой цели ее назначения, общей со всеми академиями и учеными обществами: расширять пределы знаний человеческих, усовершенствовать науки, обогащать их новыми открытиями, распространять просвещение, направлять, колико возможно, познания ко благу общему, приспособляя к практическому употреблению теории и полезные следствия опытов и наблюдений». Российская наука становится такой же почитаемой в глобальном масштабе, как французская или британская: в топовый список ученых мира входят Николай Иванович Лобачевский, Пафнутий Львович Чебышев, Дмитрий Иванович Менделеев, Александр Михайлович Бутлеров, Владимир Иванович Вернадский и другие. Одновременно, следуя заветам Петра I, Академия наук способствовала открытию сети университетов: Московского, Казанского, Томского и других. Соответственно, стали формироваться национальные научные школы и образовательные традиции.
XX век — особый период в истории Академии наук. Происходит коренная ломка государственного устройства России, при которой Академия демонстрирует высокую адаптивность и следование своей непреложной государственной миссии. Еще до революции усилиями российских ученых (в числе которых выделю Д. И. Менделеева и легенду российской, советской, а затем американской химии академика Владимира Николаевича Ипатьева) были поставлены целые отрасли отечественной промышленности, включая топливные и оборонные. Затем Академия наук сыграла основополагающую роль в осуществлении советской индустриализации и организации массового образования всех ступеней («кадры решают всё»). Начиная с 1920-х годов, государство делегировало Академии создание целой плеяды специализированных исследовательских учреждений — научных институтов с различной специализацией, в основном созвучной приоритетам экономического и социального развития страны. Не являясь историком, воздержусь от дальнейшей конкретики: к 300-летию РАН будут обнародованы соответствующие материалы. Но отмечу, что при всех формах государственного управления, от абсолютной монархии до необъятной «страны развитого социализма», Академия наук (не без потерь и внутренних коллизий) в целом успешно выполняла свою миссию — миссию мозгового центра государства и коллективного генератора знаний, прежде всего в его, государства, интересах.
Замечу, что и в царскую, и в советскую эпоху руководство страны с большим вниманием воспринимало рекомендации Академии наук. Это сказалось, к примеру, на организационной структуре и скорости осуществления атомного и ракетно-космического проектов СССР, освоения Кузбасса, углеводородных и гидроэнергетических ресурсов Сибири. Достаточно вспомнить такую привычную деталь наших пейзажей, как лесозащитные полосы. Они появились в СССР повсеместно по рекомендации ученых докучаевской школы, что привело к падению потерь от суховеев и кратному росту урожайности. С другой стороны, небрежение мнением академических специалистов привело к серьезным агротехническим ошибкам при освоении целинных и залежных земель в 1950-х — начале 1960-х годов. Несколько забегая вперед, напомню, что в конце 1980-х активная и принципиальная позиция Академии наук (и ее сибирских представителей) уберегла страну от подлинной экологической катастрофы — планировавшегося переноса части стока сибирских рек в Среднюю Азию.
Восточный вектор развития советской Академии наук обозначился еще в начале 1930-х годов, когда по инициативе академика Владимира Леонтьевича Комарова был создан академический филиал на Дальнем Востоке. Однако подлинно эпохальным событием в истории Академии стало постановление Совмина СССР от 18 мая 1957 года об учреждении Сибирского отделения АН СССР. Я готов поверить, что быстрота принятия этого неординарного решения связана с документально не подтвержденным, но ставшим легендой эпизодом. Будто бы один из отцов-основателей СО АН на пальцах объяснил Никите Сергеевичу Хрущёву возможность уничтожения практически всей советской науки двумя удачно сброшенными атомными бомбами с самолетов, взлетевших с авиабаз НАТО. Но Сибирское отделение изначально замышлялось не только как резервный научный центр, но и как восточно ориентированная академическая мегаструктура, очень мощная и во всех смыслах современная. До этого здесь уже работали Западно-Сибирский, Иркутский, другие филиалы АН СССР и отдельные академические институты. Но их потенциала было явно недостаточно для «научного освоения Сибири» — современники без тени подобострастия сравнивали Лаврентьева с Ермаком.
Конец 1950-х — начало 1960-х годов было временем больших проектов и больших идей. Многие подходы лаврентьевской эпохи (например, ориентация на комплексные программы долгосрочного развития территорий) актуальны сегодня. Я понял это на недавних слушаниях по экономическим и социальным перспективам развития Кемеровской области. Нацеленность на масштаб обеспечила успех проекта по исследованию и освоению нефтегазовых залежей Западной (а затем и Восточной) Сибири, ключевую роль в осуществлении которого сыграл академик Андрей Алексеевич Трофимук и его сподвижники. Что-то из советского наследия сегодня удается повторить, а что-то нет. В 1925—1930 годах по инициативе Максима Кировича Аммосова состоялась комплексная Якутская экспедиция Академии наук СССР, целью которой было изучение природных ресурсов и производительных сил республики. Ее рекомендации и предложения были использованы для составления «Генерального плана реконструкции народного хозяйства Якутской АССР на ближайшие 10—15 лет». Но вторая попытка столь же серьезной междисциплинарной научной проработки современного потенциала Якутии, инициированная Академией наук и Правительством РС (Я) в начале 2000-х, успехом не увенчалась. По целому ряду причин, в первую очередь — ресурсных. Увы, пренебрежение государства к отечественной науке с конца 1980-х годов и ее хроническое недофинансирование стало очень значимым тормозом для развития исследований. И как результат — основной причиной пока не преодоленного технологического отставания страны и ее импортозависимости.
Вторая проблема взаимоотношений государства и Академии на протяжении всей истории их сосуществования кроется в неоднократных попытках власти реформировать Академию. Иногда такие намерения подавлялись в зародыше, одной удачной репликой (глава АН СССР академик Александр Николаевич Несмеянов будто бы сказал Хрущёву: «Ну что же, Пётр открыл Академию, а вы ее закроете»). В других ситуациях власть и академическое сообщество находили компромиссы, иногда же с Академией начинали обходиться без малейшего ее ведома, как это случилось достопамятным летом 2013 года. В основе реформы 2013—2014 годов лежала рациональная идея разделения научной деятельности как таковой и управления государственными научными учреждениями, но вышло, по словам Владимира Ильича Ленина, «формально правильно, а по существу издевательство». Тем не менее и это испытание Академия прошла достойно, без конфронтации с высшей государственной властью.
Разумеется, успехи Академии наук как локомотива национального развития были бы непредставимы без высочайшего мирового уровня исследований. Нобелевских премий были удостоены академики Павел Алексеевич Черенков, Илья Михайлович Франк, Александр Михайлович Прохоров, Пётр Леонидович Капица, Николай Николаевич Семёнов, Леонид Витальевич Канторович, Николай Геннадиевич Басов, Жорес Иванович Алфёров, Алексей Алексеевич Абрикосов, но десятки других выдающихся ученых нашей страны работали и работают на столь же высоком уровне. Нобелевский титул, увы, стал заложником политической конъюнктуры, а также определенного еще Альфредом Нобелем числа номинаций. Напомню, что главный соавтор открытия денисовского человека академик Анатолий Пантелеевич Деревянко является нобелиатом де-факто, однако не стал им в 2022 году вместе со Сванте Паабо, поскольку премия не присуждается по археологии. В номинациях премии нет также геологии и ряда других отраслей, в которых традиционно преуспевают именно наши соотечественники.
Рассуждая о будущем Академии наук, воздержусь от постоянно повторяемых очевидностей о кардинальном повышении ее роли в ситуации глобального геополитического конфликта и связанной с этим исторической неизбежности суверенизации исследований и технологий. «Повышение роли» — это не дифирамбы и не церемониальные мероприятия (честно говоря, количество посвященных этому форумов сегодня не может не удивлять). РАН занимает в научно-технологическом ландшафте России позицию, определенную еще Петром Великим, — главного мозгового центра страны. Но нити, идущие от мозга к периферии, должны стать более прочными, надежными и быстродействующими. Говорить об отмене или радикальной корректировке ФЗ-253 «О Российской академии наук…» пока что не представляется реалистичным. Хотя бы потому, что у этого нормативного акта «формально правильная» основа: разделение научно-исследовательского и административно-финансового функционалов. Однако ряд серьезных перемен всё же не просто желателен, а неизбежен.
Начну с необходимости усиления роли Академии наук в организации и проведении исследований в интересах оборонно-промышленного комплекса страны. В последние десятилетия СССР доля таких работ в госзаданиях академических институтов разного профиля занимала от 10 до 50 %. Однако наступившее затем «окукливание» оборонной науки во внутриведомственных рамках неизбежно сузило кругозор и ограничило горизонт задельных исследований. Отрадно, что недавно была разморожена шестая подпрограмма Программы фундаментальных научных исследований (ПФНИ) РФ, ориентированная на проблематику обороны и безопасности России. По словам действующего президента РАН Геннадия Яковлевича Красникова, «эпоха мирового технологического супермаркета» закончилась еще в 2014 году, но путь от многих научных заделов к заделам технологическим всегда занимает многие годы. В этом контексте важно участие гражданской, академической науки в перспективных исследованиях с выходом на оборонные решения через 10—15 и более лет.
Я наблюдаю непосредственно, в живых контактах, насколько с конца 2022 года стало меняться отношение к Академии со стороны высших государственных чиновников и органов, насколько оно становится более конструктивным и доброжелательным. Удается решать вопросы, которые долгие годы спускались на тормозах: прежде всего о поддержке исследований в критических для страны сферах. В этом контексте возрастает и уникальная для Академии наук прогностическая роль. Никто, кроме РАН, ее тематических и региональных отделений, не способен более-менее реалистично спрогнозировать главные направления научного поиска в глобальном масштабе и их возможные результаты. Опять же, не претендуя на обоснованный прогноз, назову, на основе собственных наблюдений и чтения научной литературы, определенные тренды. Искусственный интеллект, рожденный в корпоративных лабораториях, сегодня вызывает, с одной стороны, неизбежно завышенные ожидания. С другой стороны, прогресс ИИ активизирует фундаментальные исследования в смежных областях, от нейромедицины до этики.
Наука будет дальше углубляться в изучение истории и структуры Вселенной, строения вещества — здесь роль российских ученых видится весьма существенной, много в этой области может сделать Институт ядерной физики им. Г. И. Будкера СО РАН. Будут развиваться микро- и наноэлектроника с новым направлением нанофотоники. Сегодня и завтра это основа основ развития цивилизации. Лидирующим направлением с необходимостью будет генетика во всех ее ипостасях: она становится почти тотальным базисом для медицинских и агробиотехнологий. Встала в полный рост проблема климатического прогноза — наука должна отрешиться от политизированных спекуляций относительно исходной причины происходящего на планете и предложить методы более-менее объективного и адекватного предвидения глобальных изменений и, что особо важно, оценки реального влияния антропогенного фактора и возможности его преодоления. Важнейшая проблемная зона — гуманитарная. Межнациональные, межсоциальные, межконфессиональные взаимодействия — поле для серьезных исследований. А происхождение человека, современные демографические проблемы?!
У меня, всю жизнь работающего на стыке физики и химии (и отчасти биологии), безусловно, есть и личные пристрастия относительно необходимости решения важнейших для фундаментальной науки проблем. Первая из них — о зарождении жизни. Эта проблема не вполне корректна с научной точки зрения в силу невозможности экспериментального подтверждения той или иной гипотезы. Да, можно в лабораторных условиях инициировать появление некоторых биомолекул, но отследить их эволюцию до уровня хотя бы простейшего организма пока не в наших силах. Вторая принципиально важная проблема, которая, надеюсь, будет решена в обозримой перспективе — молекулярные основы памяти, ее функционирования, хранения и связанности с другими когнитивными процессами. Сегодня ученые подходят к пониманию молекулярной природы памяти, о чем недавно рассказывали на научной сессии в Президиуме РАН. И всё равно здесь многое непонятно: например, механизм «вытаскивания» глубинной информации по ассоциациям, как с пресловутой «лошадиной фамилией» у Антона Павловича Чехова. Сверх этих двух проблем — разработка принципиально новых подходов к экологическим исследованиям и, соответственно, рекомендациям и технологиям. Сегодня много и тревожно пишут о микропластике, который будто бы стал сопровождать и отравлять нас повсеместно при безудержном росте производства полимеров. С этим и многим другим следует скрупулезно и объективно разбираться ученым. Глобальная задача (точнее, принцип) для химиков — оборачиваемость, утилизируемость всех новых материалов.
Сегодня ключевым трендом в России стал «научно-технологический суверенитет». Выступая на предыдущем Общем собрании РАН, я подчеркнул настоятельную потребность в академическом обосновании и юридическом оформлении самого понятии такового суверенитета. В нем обязательно должна отображаться роль фундаментальной и поисковой науки, системы подготовки кадров, а также важность сугубо отечественных сырьевых и передельных цепочек, национальных исходных ресурсов для обеспечения продовольственной и, шире, биобезопасности. В бурно развивающемся аграрном секторе, посмотрим правде в глаза, восстановлено далеко не всё российское, местное — ситуация в птицеводстве тому пример.
Ядром, эпицентром, активатором (не могу не сказать катализатором) всех этих и других научных процессов и начинаний в нашей стране является Российская академия наук. Сегодня раздаются отдельные суждения о якобы несоответствии Академии как институции глобальным вызовам и национальным задачам: мол, то, что было прогрессивно в трех минувших столетиях, сегодня становится анахронизмом. Я придерживаюсь мягкой середины. Сказать, что отныне и навек всё и вся должна решать Академия — неправильно. Еще более неверно суждение о том, что РАН не должна быть центром принятия решений. Да, что-то можно осуществить на научном и тем более технологическом поприще без Академии. Но немногое. И заменить РАН в ее петровско-советской миссии мозгового центра страны пока что абсолютно некому. А такой центр сегодня необходим — едва ли не как никогда ранее. Напомню еще один атрибут Академии наук, который никто не перенял, — это свобода выбора направления исследований. Да, выбора обоснованного и хорошо аргументированного, но самостоятельного. И аргумент «я хочу этим заниматься, чтобы понять причину возникновения жизни» — аргумент чисто академический, но важный для понимания «откуда мы есть». Фундаментальную науку нельзя зажимать, держать на голодном пайке: она работает на глобальный прогресс, как работал абсолютно бесполезный в свое время опыт Майкла Фарадея с электропроводником и магнитной стрелкой. И Академия для таких поисков — исторически оптимальная среда, в то время как прикладная наука очень быстро дрейфует в корпоративный сектор или заказной формат. Современные успешные практики Сибирского отделения РАН — тому свидетельство.
Символично, что в преддверии 300-летия РАН удалось вернуть в ведение Академии ее «историческое гнездо» — комплекс зданий в Санкт-Петербурге, включая петровскую Кунсткамеру, являющуюся общепризнанной эмблемой РАН. Еще один крайне показательный факт — недавнее включение президента РАН академика Г. Я. Красникова в состав Совета безопасности РФ. Налицо общая, консолидированная позиция федерального центра — поддержка Академии как ничем не заменимой институции и большинства ее инициатив. Например, мы надеемся, что будет поддержана наша инициатива о придании РАН и ряду ее подразделений статуса головной организации в контексте обсуждаемого в Госдуме законопроекта «О технологической политике в Российской Федерации». Это позволит ставить во главу крупных научно-технологических проектов независимую экспертно-координирующую структуру, определяющую направления реализации таких проектов, основных исполнителей и критерии успешности. Сибирское отделение уже выполняет де-факто роль головной организации в работе с корпоративными заказчиками: «Норникелем», «Татнефтью» и другими.
Что в итоге? Российская академия наук, ее ведущие научные и ключевые структуры (включая региональные) более чем жизнеспособны и востребованы триста лет спустя после петровского «собрания ученых и искусных людей, которые не токмо сии науки в своем роде, в том градусе, в котором они ныне обретаются, знают, но и чрез новые инвенты (открытия) оные совершить и умножить тщатся». Сегодня главное — не поддаваться более искушению бюрократического подкручивания статуса, функций и возможностей РАН. Наука, по большому счету, не терпит проведения над собой экспериментов. Это тонкий и сложный эволюционирующий организм, во все времена требующий трепетного и уважительного отношения к себе со стороны государства и общества.
Подготовил Андрей Соболевский
Фото Юлии Поздняковой
