Восхищение
Павел Михайлович Бородин: доктор биологических наук, заведующий лабораторией рекомбинационного и сегрегационного анализа ФИЦ Институт цитологии и генетики СО РАН, профессор кафедры цитологии и генетики Новосибирского государственного университета, член Комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных данных, Научного совета по генетике и селекции РАН, Центрального совета Вавиловского общества генетиков и селекционеров. Научные интересы: эволюционная генетика, популяционная генетика млекопитающих, цитогенетика и молекулярная биология мейоза и рекомбинации.
— Сильно-сильно примитивизируя, если мы имеем ввиду восхищение людьми, это можно рассматривать как элемент поддержания некоторых социальных иерархий: уважение, субординация и всё прочее.
Когда же мы говорим о восхищении пейзажами, величием чего-то, думаю, это чисто человеческая, культурная, цивилизационная вещь. Как будто тебе объяснили, чем положено восхищаться. Я подозреваю, что в природе этого нет. Вероятно, можно найти какие-то биологические аналоги восхищения, но мне ничего в голову не приходит.
Елена Алексеевна Дорошева: кандидат биологических наук, научный сотрудник Института систематики и экологии животных СО РАН, старший преподаватель кафедры сравнительной психологии Института медицины и психологии НГУ. Читает в университете курсы «Экспериментальная психология», «Физиология высшей нервной деятельности», «Психофизиология». Сфера научных интересов: временная перспектива личности, жизненный путь, идентичность, самосознание, психологическое благополучие.
— Я тоже не совсем уверена, что восхищение относится к эмоциям. Понимаете, у нас есть эмоции, а есть когнитивная обработка информации. И сложно отделить одно от другого, они ходят вместе, ведь наш мозг целостен. Должно быть очень серьезное поражение головного мозга, чтобы было чисто эмоциональное реагирование без когнитивного осмысления или, наоборот, откликался только разум. Если одна из систем откажет, такой человек будет испытывать огромные проблемы. Наши эмоции постоянно воздействуют на когниции, и наоборот, и в результате получается более-менее адекватное поведение. Физиологи говорят, что эмоции очень сильно связаны с мотивацией, с желаниями, они выстраивают наши цели. Когниции же помогают находить пути к их достижению. Эмоциональная реакция отвечает на вопрос «чего я хочу?», а когнитивная — «можно ли это сделать и как? А если нет, то какова альтернатива?» То есть получается постоянное взаимодействие и взаимопроникновение.
В том, что касается восхищения, то, я думаю, оно представляет собой некое смешанное состояние, здесь явно есть когнитивная оценка: это хорошо, это мне нравится, а также смесь радости, возбуждения, влечения и маленький компонент любви.
Дмитрий Владимирович Долгушин: кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы XIX–XX вв. и кафедры истории культуры Гуманитарного института НГУ. Читает в университете курсы «История русской литературной критики XVIII–XIX вв», «История зарубежной литературы (период романтизма)» «Культурология», «Православная культура России» . Область научных интересов: творчество и биография В.А. Жуковского, русский романтизм, ранние славянофилы, религиозно-философские искания русского образованного общества первой половины XIX в.
— Это слово пришло в русский язык из церковнославянского, в котором оно образовалось как перевод греческого слова ἀρπαγμός, что буквально означает «похищение», и приобрело значение «вознесение», «поднятие на высоту». И действительно, когда мы испытываем восхищение, предмет нашего восторга захватывает нас, мы признаем его выше себя, преклоняемся перед ним.
Вдохновение
Павел Бородин:
— Вдохновение, по-моему — чистая фантазия. У всех у нас бывает хорошее настроение, плохое, иногда нам что-то хочется делать, иногда — нет. Это точно придумано — муза и прочие дела. Не думаю, что собака или кошка, когда носятся по квартире, испытывают вдохновение. Это просто радость от того, что всё хорошо и всё получается.
Елена Дорошева:

— Я бы сказала, что вдохновение относится к энергетическим состояниям организма. Выделяется дофамин, возникает так называемое «состояние потока». Муза явилась, и я пишу, варю борщ. Это означает, что есть некая цель, и она, во-первых, желанна, а во-вторых, мы оцениваем её достижение как высоковероятное (это уже когнитивная функция). Соответственно, возникает радостное предвкушение.
Так младенец, когда голоден, испытывает только отрицательные чувства — ему плохо, он хочет есть. А у уже подросшего ребенка наблюдается смесь положительных и отрицательных эмоций: с одной стороны, его мучит голод, а с другой — он знает, что скоро будет приём пищи, и предвкушает будущее удовольствие.
Существует информационная теория эмоций Симонова. Она подразумевает: то, какую мы будем испытывать эмоцию, зависит от силы нашего желания и от оценки возможности его реализации. Если мы несильно чего-то хотим и считаем, что это достижимо, возникнет лёгкая радость. Если желание велико и оценивается как воплотимое — вдохновение, сильное энергетическое ощущение потока. Когда мы чего-то хотим чуть-чуть, но считаем, что не можем этого получить, появляется лёгкая фрустрация. А если жаждем сильно, но считаем, что достичь этого будет невозможно, разочарование будет сильным, и в зависимости от своих склонностей и опыта человек станет испытывать злость или очень сильную подавленность, грусть, депрессию.
Дмитрий Долгушин:
— Что необходимо для того, чтобы создать произведение искусства? Конечно же, вдохновение. Этот ответ кажется нам само собой разумеющимся, но на самом деле он далеко не единственный. Древние греки, например, называли искусство словом «техне», что в буквальном переводе означает «ремесло» (от этого слова произошло наше слово «техника»). Для ремесла нужно не столько вдохновение, сколько умение, навык, соблюдение некоторых правил («технологий»). Ремесленник не может ждать, пока на него снизойдет вдохновение, его труд — дело методичного мастерства, а не безумного творческого порыва.

Противопоставление «ремесленника» и «художника» стало общим местом в культуре XIX — XX веков, но Древней Греции, как видим, его не было. Не было его и в европейском классицизме XVII века, эстетика которого ориентирована на норму и образец. Оно появилось в конце XVIII в культуре предромантизма и романтизма, когда возникло понимание творческого акта как нерегламентируемого стихийного события в душе художника. Не поэт находит вдохновение, а вдохновение находит на него, считали романтики. Того же мнения, кстати, придерживался и Винни-Пух, который глубокомысленно замечал: «Кричалки — это не такие вещи, которые вы находите, когда хотите, это вещи, которые находят вас».
На этот счет любопытно рассуждение, сделанное русским романтиком К.Н. Батюшковым. Он полагал: хотя наступление вдохновения и не зависит от человеческого желания, но человек может способствовать тому, чтобы оно произошло. Для этого нужно соблюдать особую «пиитическую диэтику» («поэтическую диету», говоря современным языком), то есть вести образ жизни, делающий тебя способным воспринять «пламень небесный» вдохновения. Конкретные рекомендации по такому образу жизни Батюшков и давал в своей статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815).
Подготовила Диана Хомякова
Фото предоставлены спикерами
Рисунок Юлии Поздняковой