Зависть
Павел Михайлович Бородин: доктор биологических наук, заведующий лабораторией рекомбинационного и сегрегационного анализа ФИЦ Институт цитологии и генетики СО РАН, профессор кафедры цитологии и генетики Новосибирского государственного университета, член Комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных данных, Научного совета по генетике и селекции РАН, Центрального совета Вавиловского общества генетиков и селекционеров. Научные интересы: эволюционная генетика, популяционная генетика млекопитающих, цитогенетика и молекулярная биология мейоза и рекомбинации.
— Это ощущение того, что тебе чего-то не досталось. Я помню, как-то обсуждал со своими студентами, есть ли в мире животных зависть и ревность. Я сказал им, что ревность — это чисто человеческое качество, и у животных его, вроде бы, нет. На это мне ответили: Павел Михайлович, а вы не пробовали гладить одновременно двух котов?
Самое простое объяснение зависти: семейная ситуация, когда братья и сёстры конкурируют за внимание родителей, и одному всегда кажется, что другому достаётся больше. Здесь это в большей степени проявляется, поскольку есть некоторый конфликт интересов. Я подозреваю, это чувство рождается отсюда, а потом распространяется на всё остальное.
Елена Алексеевна Дорошева: кандидат биологических наук, научный сотрудник Института систематики и экологии животных СО РАН, старший преподаватель кафедры сравнительной психологии Института медицины и психологии НГУ. Читает в университете курсы «Экспериментальная психология», «Физиология высшей нервной деятельности», «Психофизиология». Сфера научных интересов: временная перспектива личности, жизненный путь, идентичность, самосознание, психологическое благополучие.
— Это очень социальное чувство. Честно признаюсь, что про нейрофизиологию зависти я вообще ничего не читала и не слышала. Наверное, она должно предполагать некоторую когнитивную установку. Потому что, завидуя, мы простраиваем в голове определённый когнитивный конструкт : у кого-то есть что-то, сильно нам нужное. Думаю, здесь смесь желания, агрессии (против того, кто обладает желанным), и при этом градус возбуждения должен быть низким. Иначе будет иметь место действие для достижения желаемого.
Получается, зависть — это, скорее всего, подавление каких-то эмоций, той же самой агрессии. Представьте, у вас есть яблоко, которое я хочу. Я могу просто попытаться его у вас отобрать. Но, поскольку, во-первых, непонятно, действительно ли я сильнее, а во-вторых, в социуме существуют определенные нормы, не позволяющие так поступать, я эту агрессию подавляю. Думаю, что как раз в этот момент и возникает зависть. Она точно появляется не рано в онтогенезе, потому что совсем маленький ребёнок выражает свои желания напрямую, а вот полуторогодовалый уже вполне может по полной программе завидовать тому, что новорожденный брат получает много маминого внимания.
Если говорить о зависти и ревности у социальных видов животных и человека, то следует помнить, что бои могут быть турнирными: иногда нужно не само «яблоко раздора», а важно показать, кто имеет доступ к ресурсу, кто здесь хозяин. Это состояние сильно отличается от «чистых» эмоций — со стороны доминанта зависти и ревности особенно не наблюдается.
Эти две эмоции чем-то похожи, первая представляет собой желание чего-то, что есть у соседа, вторая скорее подразумевает ощущение, что кто-то со стороны посягнул на твой ресурс. Хотя, мне кажется, что ревность — более энергетически окрашенное чувство. Мы скорее будем отстаивать свою территорию, чем пойдём отбивать соседскую.
Дмитрий Владимирович Долгушин: кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы XIX–XX вв. и кафедры истории культуры Гуманитарного института НГУ. Читает в университете курсы «История русской литературной критики XVIII–XIX вв», «История зарубежной литературы (период романтизма)» «Культурология», «Православная культура России» . Область научных интересов: творчество и биография В.А. Жуковского, русский романтизм, ранние славянофилы, религиозно-философские искания русского образованного общества первой половины XIX в.
— В чувстве зависти много общего с чувством обиды. Недаром и по происхождению эти слова родственны. Согласно наиболее распространенной этимологии оба они образованы путем присоединения приставок к индоевропейскому корню *videti (видеть). Зависть — по сути, та же обида на кого-то, обладающего превосходством (подлинным или мнимым). Все, что было сказано об обиде, можно сказать и о зависти. Она точно также искажает взгляд человека на мир и на самого себя, не позволяя ему заметить и оценить то, что он имеет.
Стыд
Павел Бородин:
— Здесь я ничего не могу придумать. Подозреваю, это какой-то конфликт между тем, что хочется, и тем, что можно. У меня фантазии не хватает объяснить это с точки зрения эволюции, наверное, лучше про это разговаривать с психологом.
Елена Дорошева:
— Стыд тоже относят к социальным эмоциям, которые формируются во взаимодействии с себе подобными. У совсем маленького ребёнка стыда нет. Более того, то, как часто мы его испытываем, сильно обусловлено этнокультурными различиями. Например, очень много стыдятся японцы и китайцы, которых так воспитывают. Достаточно долго, лет до пяти, детям разрешают делать всё, что они захотят, а потом начинают их стыдить. И формируется эмоция подавления желания, происходит снижение энергетики, появляется стремление стать незаметным (ведь когда мы стыдимся, то краснеем, опускаем глаза, как бы прячемся от социального контакта). А вот в Германии, где ребёнку уже до двух лет показывают, как делать не надо (и при этом никто его не стыдит), такая эмоция распространена гораздо меньше.
Если говорить про гормональное сопровождение стыда… Знаете, обычно такие вещи изучаются для врождённых, несоциальных эмоций. Социальные же, поскольку они считаются выученными и сформированными на основе биологических, по сути своей смешаны, и они гораздо меньше исследуются с точки зрения нейрофизиологии. Может быть, я ошибаюсь, но у меня создалось такое впечатление.
Дмитрий Долгушин:
— В культурологии широко распространилось введенное Рутом Бенедиктом в книге «Хризантема и меч» (1946) противопоставление культуры стыда (shame culture) и культуры вины (guilt culture). К первой Р. Бенедикт относил японскую, а ко второй — европейскую цивилизации. В «культурах стыда» главным регулятором поведения является боязнь нарушения социальных норм, а в «культурах вины» — внутренних нравственных правил, полагал он. Как и всякая схема, такая типизация, конечно же, не отражает всех нюансов, но является одним из вариантов классификации культуры.
Подготовила Диана Хомякова
Фото Юлии Поздняковой и предоставлены спикерами
Рисунок Юлии Поздняковой
