ИЗДАНИЕ СИБИРСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Евгения Тимонова: Нельзя пропускать ступеньки в эволюционной лестнице научпопа
21
сентября
2015
Ведущая известного видеоблога «Всё как у зверей» Евгения Тимонова рассказала, как научить людей любить науку, возможно ли популяризацию сделать более интеллектуально возвышенной, а также объяснила, есть ли в человеке хоть что-то человеческого.
— Человек и животные: как рождается аналогия?
— Есть два способа: либо смотришь на животных — узнаёшь людей. Либо смотришь на людей — узнаёшь животных. У меня есть очень много информации о зверях. Я её собираю примерно с четырехлетнего возраста, и у неё нет иного применения, как образовывать связи с человеком. До того, как появились «Всё как у зверей», это было каким-то моим внутренним развлечением, а потом в какой-то момент я поняла, что это вещь, которая интересна всем. Например, наш самый первый выпуск — про льва —появился следующим образом: я возмущалась по поводу одного человека: «Да как так можно! Он ведёт себя…. как лев!». А потом подумала: «О! А действительно…». Чем больше знаешь про животных и чем дольше смотришь на людей, тем очевиднее становятся эти связи.
— Как выстраиваете взаимодействие с учёными — экспертами, рецензентами передачи? Где их берёте? Случается ли, что они в корне не согласны с выбранной аналогией?
— Для того, чтобы найти всех учёных, достаточно найти одного. А затем это работает, как веер. Я начинала с полного вакуума, почти абсолютно одна, а потом смотришь — и вокруг тебя полно людей, занимающихся чем-то похожим, и у них количество контактов гораздо больше, чем у меня, потому что я в эту сферу попала только 2 года назад. Очень хороший источник учёных, которые мне нужны — Московский зоопарк. Его научные сотрудники — они как раз специалисты по зоологии. Эта наука вроде бы совершенно обычная, но в то же время все сейчас занимаются неким передовым краем науки — нейробиологическими исследованиями, нейрофизиологией, биоинформатикой. Какие-то простые вещи о животных (например, а сильно ли у бобра выражена территориальность?) спросить не у кого. И поэтому Московский зоопарк меня страшно выручает. Трудностей в общении с учёными обычно не возникает. Однажды мы отправили сценарий про гомосексуальность на ревизию научной сотруднице зоопарка, которая придерживалась ужасно консервативных взглядов. Всё это освещение гомосексуальных отношений для нее было — как зубная боль. Но как добросовестный учёный она честно говорила, что «здесь вы что-то перегнули, а здесь ладно, сойдёт». И в итоге у нас получилось сделать материал, к которому не могут придраться даже те, кто вообще не хотел бы его видеть.
— В одном из интервью вы говорили, что поначалу думали: читателей будут интересовать прежде всего половые темы, и были удивлены, когда выпуск про паразитарное нейропрограммирование набрал второе по численности количество просмотров. Потом это результат подтвердил и превзошёл «Звериный оскал патриотизма». Что скажете сейчас, планируете ли усложнять тематику?
— Мы постараемся не двигаться в сторону усложнения. Это наше самое большое искушение, и его надо преодолевать. Чем глубже погружаешься в тему, чем больше нюансов видишь, тем более сложные темы хочется поднимать. И хорошо, что у меня есть какая-то обратная связь со зрителями. Не с комментаторами на YouTube — они чего только не напишут! А с умными людьми с высшим небиологическим образованием, которые и есть наша целевая аудитория. Когда они начинают говорить, что им становится тяжко, теряется мысль, я понимаю, что сейчас рассказываю не для них, а для себя. Я же всё-таки стараюсь держаться земли и делать информацию про животных максимально интересной людям. Это то, на что потом будут наслаиваться все передовые области науки. Сначала нужно подготовить базис. Мы — вторая-третья ступенька, через которую люди должны прийти хотя бы в журнал «Кот Шрёдингера» и дальше двигаться по этому пути научпопа до большой науки. Кто-то дойдёт туда, многие останутся здесь. Но нельзя перепрыгивать: лестница должна быть полной.
— В чём основной замысел этой «лестницы эволюции научпопа»?
— Никто не приходит сразу в науку. Все проделывают этот путь через употребление сначала совсем упрощённых научных знаний, потом всё менее и менее упрощённых, затем приходят к пониманию неадаптированной научной информации и только потом уже — к высшей точки развития человеческого интеллекта — собственному научному исследованию. Все эти представления о том, что «Нет! Вы дискредитируете науку таким упрощением!» выглядят, как пожарные лестницы, которые начинаются на уровне второго этажа. Конечно, на первом всё кажется слишком простым, но без этого ты выше не поднимешься.
— Вы считаете, современная система образования и науки исчерпала себя?
— Сегодня происходит постепенная эволюционная смена форматов. Вероятно потому, что преобразуется информационная среда в принципе. Интернет изменил всё. Он грозит поменять наш способ мышления, взаимодействия. Мы до этого были гиперсоциальным видом и, собственно, на этом и держались, а теперь наша гиперсоциальность получила такую технологическую подпорку, о которой раньше и мечтать было невозможно. Мы можем объединяться с кем угодно, по какому угодно признаку, невзирая ни на языковые, ни на территориальные различия, и какую мощь нам может это дать, даже невозможно представить. Мы сейчас находимся на самой заре этого потрясающего процесса. Конечно, очень многое старое отомрёт, но только для того, чтобы дать возможность развиться чему-то новому. Возникающие повсюду малые точки популяризации, самообразования, люди, которые кучкуются, для того чтобы слушать лекции учёных, друг друга и каким-то образом заниматься общей интеллектуальной деятельностью — ещё каких-нибудь 10 лет назад всего этого даже и близко не было (что-то подобное происходило в 60-е годы прошлого века во время всплеска науки, но немного по-другому).
— За какими форматами популяризации будущее в этом глобальном эволюционном эксперименте?
— За полиформатами. В процессе всякой эволюции нарастает биоразнообразие. Каждый вид расщепляется на два, те в свою очередь — тоже. Сейчас произошёл «взрыв», у нас появилось очень много форматов, и их будет ещё больше. Они не станут нарастать так быстро, как сегодня, но будут постоянно плодиться.
— Несмотря на то, что проект «Всё как у зверей» сегодня невероятно успешный, вы, как я поняла, только недавно вышли на самоокупаемость. Насколько вообще можно зарабатывать на научной популяризации, или её вечный удел — альтруистическое просвещение?
— Альтруистическое просвещение. Другое дело, альтруизм – он, как правило, реципрокный, то есть — взаимный. Действительно, это так и работает: сначала я просто хочу рассказать людям то, что, во-первых, интересно мне, а во-вторых, надеюсь, сделает их жизнь несколько более гармоничной и счастливой. А потом ноосфера тебе в благодарность выдаёт какое-то количество ответных благ, в том числе — и в виде финансов, которые «падают» на тебя оттуда, откуда меньше всего ожидалось. Частью это какие-то спонсорские проекты, частью — лекторские выступления. Ноосфера бдит, чтобы то, что хорошо работает, не загнулось.
— В чем основной секрет, позволяющий сделать высокую науку интересной читателю?
— Всегда нужно представлять перед собой этого читателя и думать о том, что ему важно. Ему не интересна физика, ему интересно, почему говорят «Три секунды — не параша». Действительно, когда предмет падает, что происходит за три секунды? К нему что-нибудь успевает прилипнуть? А если да, то как это можно убрать? Такие простые штуки, они читателю интересны. И когда ты передовые открытия физики подаёшь в том виде, в котором они отвечают на его простые вопросы, тут человек благодарен, он запоминает всё. Когда он осознаёт, что наука — это не прожигание денег налогоплательщиков, не какие-то абстрактные сферы, а действительно имеющий отношение к нему, к его жизни феномен, популяризация будет работать. Всегда нужно помнить, кому ты говоришь, какие вопросы он задаёт, а также тестировать: как человек может передать это дальше? Зритель досмотрит ролик до конца, и у него останется одна простая идея, которую можно пересказать. Он повышает собственную информационную ценность, потому что теперь стал человеком, у которого одной идеей больше. В кругу друзей его социальный капитал на один балл повысился, потому что он знает новую тему, может её поднять и блеснуть ей. Надо заботиться о людях.
— Что в человеке есть собственно человеческого? Или абсолютно всё как у зверей?
— Всё, что есть в человеке, в той или иной мере присутствовало у наших предков. Всё «выросло» у нас из каких-то зачатков, которые были уже на нечеловеческих форматах развития. Просто мы развили это до огромных масштабов. Например, у всех была социальность, мы сделали из неё гиперсоциальность, были иррациональные зачатки поведения, мы же вывели из этого величественную конструкцию. Поначалу смотришь: вроде, нет ни у кого ничего такого, а начинаешь раскручивать, разбирать кирпичик за кирпичиком и приходишь к тому, что всё же есть — вот из этого маленького камушка выросло это наше великое здание, а «зародыш» был даже не у приматов, а у грызунов. Поэтому мы — то же самое, что животные, только гораздо больше. Разве что, спесь и гордыня… Хотя нет, общение с говорящими обезьянами показывает: когда их учат языкам-посредникам и они начинают общаться больше с людьми, чем с другими обезьянами, они перестают себя идентифицировать со своим племенем. Отстраиваться от животных — даже это не мы придумали.