Оборудование и время
Анна Витальевна Лукьяненко — младший научный сотрудник Института физики им. Л. В. Киренского СО РАН:
— Я — экспериментатор. В нашей группе занимаются созданием и исследованием различных наноструктур и устройств. Лично я изучаю поверхности материалов при помощи атомно-силовой микроскопии, а также изготавливаю различные устройства с помощью литографических процессов. Заготовкой для будущих устройств, к примеру, служат тонкие пленки, которые получают у нас в институте. Для такой работы нужны различные установки — чем новее, тем лучше. Современные устройства открывают больше перспектив для работы. Они позволяют проводить быстрые измерения, анализировать с большей точностью много параметров. Конечно, иногда можно не покупать новое оборудование, а только обновлять программное обеспечение. Но не все установки можно улучшить программно, чаще всего устаревает само «железо».
С новым прибором схожий объем измерений можно сделать не за неделю, а за один день. Темп жизни убыстряется, а наши установки работают так же медленно, как и 20 лет назад. При этом в показателях эффективности мы ориентируемся на зарубежных коллег. Новое оборудование тоже есть, но многое мы делаем и на старом. Парочка установок у меня еще с советских времен. Нам говорят: изучайте тайм-менеджмент, лучше используйте свое время, повышайте планку. Но скорость работы в конечном итоге зависит не от меня. Как-то я должна была измерить 50 образцов. На один образец, если это не рутинные измерения, у меня может уйти неделя. С более современными установками я бы сделала всё быстрее и потратила освободившееся время на что-то другое.
В идеале в моей работе половину электронного оборудования нужно полностью заменять каждые десять лет. Иначе сразу ощущаешь, как оно начинает проседать по функциям. К примеру, прибор, который мы купили в 2012 году, уже устарел. Его функционал связан с электронной обработкой сигнала, а за последние десять лет в этой области изготовители сделали шаг вперед. В следующем году надо бы купить новый, а этот отдать студентам для лабораторных.
Еще один спорный момент — оценка результативности работы по количеству опубликованных статей. Проведение серьезных исследований и написание статей — это творческий процесс. Мне кажется, наукометрия часто ему вредит. Если писать статьи просто для отчетов, то можно не придумывать показательных экспериментов. Измерил образец, получил результат, сделал вывод. В таком формате наука выглядит как лабораторная работа, и научная значимость таких статей невысокая. Например, ты понимаешь, что если будешь хотя бы полтора года делать эксперимент, то получишь хороший результат. Но времени нет, и к концу года нужно выдать определенное количество статей. С одной стороны, такая система оценки побуждает людей работать, но с другой — снижает качество публикаций. Нам нужен подход, который мотивирует не на количество статей, а на их качество.
Другая проблема — сложность в публикации статей с отрицательными результатами. В статье должны быть какие-то результаты и научная новизна. В итоге, когда я, как технолог, сталкиваюсь с какой-то трудностью, то не могу понять, почему она возникла. Нигде не опубликуют статью, где написано, что такой подход не дал результата. Хотя, такие знания сэкономили бы нам огромное количество времени и потраченных реагентов.
Ощущение причастности и здоровая конкуренция
Алексей Васильевич Панов — кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Института леса им. В. Н. Сукачёва СО РАН, научный координатор международной обсерватории ZOTTO:
— Мы с коллегами изучаем газовый обмен между наземными экосистемами и атмосферой, в частности, как на него влияют изменения климата и окружающей среды. В настоящий момент в основном заняты измерениями в арктической зоне нашего региона — экосистемах за полярным кругом.
Как сотрудник лаборатории, специализирующейся на инструментальных исследованиях и работе с измерительным оборудованием, я считаю, что науке не хватает отделов технического обеспечения исследований. Не просто подсобных рабочих, которые есть в каждом институте и нужны для поддержания общей инфраструктуры, а специализированных отделов со специалистами по дизайну экспериментов, ремонту оборудования, другим вопросам. Наличие такого отдела сделало бы работу более эффективной и сэкономило бы время ученых.
Если говорить о научных результатах, то один из главных стимулов — здоровая конкурентная среда. Если ее нет, часто нет и мотивации к работе. Создать такую среду можно, обеспечив мобильность ученых, а мобильность специалистов достигается достойной оплатой труда. Также нужна стабильность финансирования, грантового или базового, при которой ученые могут планировать свои работы.
Еще один важный момент — ученым важно чувствовать себя частью большого целого. Как бы высокопарно это ни звучало, место работы должно вызывать гордость. Для этого нужно восстановить статус и престиж Российской академии наук. Когда я поступал в аспирантуру, мне выдавали удостоверение с символикой Академии — это была гордость. Гордость причастности к историческому наследию. Множественные ведомственные пертурбации во многом нивелировали статус Академии. Следовало бы вновь вернуть РАН утраченные позиции, восстановить ее «ореол величия» и далее уже планировать стратегию развития всей российской науки.
Регламентация работы и мотивация
Олег Владимирович Меняйло — доктор биологических наук, профессор РАН, старший научный сотрудник Института леса им. В. Н. Сукачёва СО РАН:
— Я занимаюсь изучением цикла углерода в почвах и роли почвенных микроорганизмов в разложении и накоплении органического вещества. В частности, мы с коллегами изучаем зависимость разложения углерода в почве от температуры в различных наземных экосистемах. Исследуем поведение органического вещества почв, минерализация которого увеличивается из-за повышенной концентрации углекислого газа в атмосфере и поступления корневых выделений в почву. В своих исследованиях мы комбинируем лабораторные и полевые работы. Для этого, конечно, обязательно нужны хорошие приборы, лаборатории, финансирование. Но самое главное — целеустремленные ученые, в особенности молодые.
Заинтересованность ученых держится на мотивации. Она может быть материальной и нематериальной. Материальная — это зарплата. Она должна быть в приемлемом диапазоне, чтобы люди могли содержать семью, не совмещать десятки ставок в институтах, собирая на каждой должности по зернышку. Нематериальная мотивация — это трансформация научных достижений в улучшение условий работы, карьерный рост или повышение узнаваемости. С этим в нашей науке проблемы. Представление, как работает научный сотрудник, положения, регламентирующие его права и обязанности, сформировались в советские времена и давно устарели. Регламентацией карьерного трека в научных институтах никто не занимался уже несколько десятков лет.
Например, аспирант, которого я курирую, вскоре будет защищать диссертацию. Возьмут его на работу в институт или нет? Подразумевается, что мне необходимо лично идти к директору и просить выделить ставку. При этом директор может как согласиться, так и отказаться. Получается, что довольно рутинные процедуры у нас не выработаны, всё происходит в режиме ручного управления. Важно разработать регламент, определяющий правила приема людей на работу, их карьерного роста, создания новых и упразднения старых подразделений, судьбу сотрудников при выходе на пенсию, вопросы продления или расторжения контрактов. Возможность карьерного роста — это важная мотивация, и она у нас сегодня полностью непрозрачна и неочевидна.
Еще один аспект нематериальной мотивации — заинтересованность государства в научных результатах. Сейчас нас пытаются убедить, что главная цель работы — получение гранта и написание статей. Но когда я шел в науку, грантовой системы не было. Если бы мне сказали, как это будет выглядеть, то я бы крепко подумал, стоит ли идти в науку. Что сейчас происходит? Лучшие ученые бьются друг с другом за весьма скромные деньги. При этом от нас ждут статьи мирового уровня! Но мировой уровень требует соответствующего финансирования, а у нас хотят финансирования как в Монголии, а результатов как в США.
Чтобы в науке хотелось работать и к нам шла целеустремленная молодежь, нужно изменить взаимоотношения между властью и наукой, поднять зарплаты, отработать нормальную систему управления, отрегулировать все бизнес-процессы и регламенты.
Внимание государства и активная молодежь
Оксана Павловна Таран — доктор химических наук, профессор РАН, директор Института химии и химической технологии СО РАН:
— В нашем институте много различных направлений работы. Одно из основных — переработка природного органического сырья и разработка возобновляемых источников энергии, что особо актуально в свете глобального изменения климата. Мы занимаемся получением полимеров, углеродных и пористых материалов из растительной массы, а также химических веществ, которые можно использовать, к примеру, в качестве химикатов и растворителей в промышленности или топлив. Особенно интенсивно сейчас исследуется целлюлоза, в частности нано- и микрокристаллическая, которая широко применяется в фармацевтике. Одно из новых направлений — удобрения пролонгированного действия, опять же из отходов древесины, коры и опилок с добавлением минеральных компонентов. Можно ожидать, что такие удобрения, в отличие от обычных минеральных, будут обогащать почву гуминовыми веществами, а биогенные элементы, такие как азот, калий и фосфор, будут не сразу вымываться из почвы, а медленно выходить из матрицы коры или опилок, снижая количество внесений до одного в год или реже.
Это только малая часть направлений, которые мы развиваем. Они существенно разные, и для них нужно много условий: приборная база, реактивы, помещения, оборудованные под специальные лаборатории, а также нужны специалисты по химии, химическому анализу, приготовлению материалов, технологи. Особенно важен энтузиазм работников. Движущая сила науки — это энергичные научные сотрудники. С этим у нас сейчас не слишком хорошо, поскольку многие годы науку буквально разрушали и понижали престиж научного сотрудника. Когда я пришла учиться в университет в 1980-х годах, то для нас, студентов, профессор был как небожитель. В Советском Союзе наука была на подъеме: у ученых была хорошая зарплата, про них снимали фильмы, писали книги. Потому и конкурс в университеты был по несколько человек на место. Сейчас мы с трудом заполняем несколько мест в аспирантуру. Для того чтобы привлечь молодежь должна быть разработана политика, направленная на повышение престижа науки и ученого.
Другой вопрос — финансирование и снабжение. Финансирование, причем базовое, нужно в разы увеличить. Базовая месячная зарплата, к примеру, французского ученого начинается от двух тысяч евро. Ее можно увеличить путем повышения публикационной активности, но не за счет грантов. Гранты используются для финансирования работы постдоков и аспирантов. Говорить о нашем снабжении просто смешно. На покупку обычной канцелярии или расходных материалов нужно много сил, времени и средств. Научные сотрудники смотрят каталоги, выписывают счета, я, как директор, подписываю огромное количество документов. Подобные вопросы снабжения низкоценными расходными материалами просто не стоят того рабочего времени, которое мы на них тратим.
Государство и предприятия должны обращать внимание на науку. Сейчас предприятия часто не заинтересованы в финансировании российских разработок, потому что проще купить иностранное. Но такой подход не панацея. Любые технологии чаще всего нужно дорабатывать под местную специфику. При этом иностранное оборудование поставляется вместе со своими расходными материалами. Предприятие впадает в зависимость от материалов и комплектующих, которые нужно закупать за валюту. Нужно создавать и развивать на базе научных институтов инжиниринговые центры. Объединить технологов, химиков, механиков, специалистов по электронике, приборам, чтобы разработанные технологии можно было упаковать в готовую линию. Такой подход повысит эффективность внедрения. Кроме того, нужно повышать осведомленность бизнеса, рассказывать, чем занимается институт и с какими заявками можно туда обратиться.
Важно вкладываться в молодежь. К примеру, во многих развитых научных державах магистранты и аспиранты обязательно должны пройти стажировку за рубежом. Это повышает уровень обучения, расширяет кругозор. Есть хороший опыт Китая. Ученый, поработавший несколько лет в Европе или США, после возвращения, если он хорошо показал себя, получает звание профессора и собственную лабораторию. Наши студенты тоже едут в другие страны, но чаще там и остаются. Получается, мы снабжаем кадрами чужую науку. Молодые люди видят, что финансовые и приборные условия там лучше и не хотят возвращаться. Нужно брать пример с других стран, вспоминать успешные практики Советского Союза, адаптировать и внедрять их в нашу новую систему.
Мария Байкалова, группа научных коммуникаций ФИЦ КНЦ СО РАН
Фото группы научных коммуникаций ФИЦ КНЦ СО РАН