Лишенные инстинктов

Все мы уверены, что нами движут инстинкты, и нередко списываем на них ответственность за свои поступки. Однако Евгения Тимонова на лекции в рамках фестиваля EUREKA!FEST рассказывает, что это не так —инстинктов (в строго научном понимании этого слова) у нас нет, а то, что есть — вполне поддается осознанию и изменению.

 
Евгения Тимонова
 
«В том, что касается употребления термина «инстинкт», существует большая языковая путаница. Он возник в III веке до нашей эры у стоика Хрисиппа  в значении «наши неосознанные желания, заставляющие нас избегать неблагоприятных факторов и стремиться к благоприятным». Так это слово и вошло в человеческую культуру. Программа «Всё как у зверей» и все ее ролики, являющиеся лидерами просмотров, так или иначе используют «инстинкт» в этом самом понимании, и совершенно не заинтересованы вскрывать правду, однако, мы вскроем, как всегда делаем», — начала Евгения Тимонова. 
 
В современном обществе бытует представление об инстинкте как о животном начале внутри нас, которое нами управляет и лишает нас нашей человеческой индивидуальности. И такое нечто действительно существует, но это не то. Инстинкт описан отцом этологии Конрадом Лоренцом и его напарником Хайнрихом Циглером. Он представляет собой фиксированный комплекс действий, одинаковый для всех представителей конкретного вида, возникающий в стандартной ситуации в ответ на действия стандартного ключевого раздражителя. При этом последовательность действий всегда одна и та же, она не меняется. Удивительная особенность инстинкта в том, что только его конечная фаза получает положительное подкрепление — «конфетка» выдается только за последнее звено в этой цепочке. 
 
В такой форме инстинкты в живой природе очень распространены, правда с некоторыми оговорками. Самого полного развития подобные формы достигли у членистоногих. Их поведение как раз строго продиктовано какими-то жесткими поведенческими контурами. Так, каждый вид пауков имеет свой строго определенный узор паутины, и при взгляде на полотно ученый может безошибочно определить, кто его сплел.
 
«Когда-то в своем развитии всё живое, стартовав от общего предка, разветвилось где-то на уровне кольчатых червей, — рассказывает Евгения Тимонова. — Одни пошли в сторону насекомых и членистоногих и достигли триумфального развития инстинкта как основной формы, диктующей поведение. Другая ветка, к которой принадлежим мы с вами, наоборот, дойдя до максимального развития инстинкта, начала с ним бороться».
 

« Как язык влияет на наш способ мышления? Мы пользуемся словом «инстинкт», потому что оно очень удобное. Когда нам нужно перевалить ответственность за свои действия на что-то, мы говорим «извините, это мои инстинкты». 


 

Инстинкты нужны для экономии. Они минимизируют все ресурсы, которые требуются для принятия каких-то активных решений. «Либо ты отращиваешь себе мозг (это дорого), либо на базе достаточно простой нейронной сети создаешь комплекс, который передается из поколения в поколение, и в стандартной ситуации (а когда ты насекомое, в твоей жизни все ситуации достаточно стандартны) позволяет тебе быстро и безошибочно реагировать на происходящее», — объясняет Евгения. Классический пример — помпила (вид осы), который кормит своих детей «консервированным тарантулом». Для этого он вступает с жертвой в битву, колет ее в определённую область головы, после чего та парализуется. Затем помпил транспортирует тушу в норку, откладывает яйцо и замуровывает жилище. Это блеск инстинкта, но нищета его в том, что когда исследователь вытащил только что принесенного тарантула из норы и положил рядом, помпил уже ничего не смог сделать (хотя прекрасно видел лежащую невдалеке еду). Потому что в программе такого не прописано. «Как только в вашей жизни ситуация меняется на полшага от стандартной, инстинкты начинают работать значительно хуже»,  — комментирует Евгения Тимонова.  — На самом деле наша свобода от инстинкта в его классическом понимании дает нам определенные крылья. Ведь инстинкт — это не желание летать (как мы привыкли думать), а крыло, морфологическая структура психики, которая позволяет решать какие-то определенные задачи». 
 
 
Насекомое рождается уже с полной «болванкой действий», ему учиться не надо. У позвоночных, начиная с рыб, появляется некое представление о собственной индивидуальности, опытным путем оно подтверждается как раз на уровне рыб. Там инстинкты начинают потихоньку расшатываться, их форма перестаёт сохранять свою идеальную точность. У птиц врождённым уже является диапазон научаемости. И дальше начинается интересная вещь: инстинкты исчезают, как Чеширский кот, постепенно растворяются. Что мы получаем, отказываясь от них? Свободу действий, большую гибкость и адаптивность, возможность выходить и занимать новые сферы жизни гораздо меньшими усилиями.
 
Кроме того, что инстинкт экономит силы при охоте, он используется для коммуникации среди животных. Так птенцы чайки в ожидании корма реагируют именно на красное пятно на клюве родителя. Когда им показывают идеально сделанный макет клюва без пятна, они к нему равнодушны, зато активно отзываются на палочку, на клюв совсем не похожую, зато имеющую выразительные красные полоски. Таким образом учёные пришли к открытию  очень интересного компонента поведения — сверхстимула. Именно им является для птенцов чайки вышеописанное красное пятно. Именно он объясняет малопонятную историю с гнездовым паразитизмом кукушек. Как получается, что кукушонок в пять раз больший садовой славки на её глазах выпинывает из гнезда родных птенцов, а она продолжает его кормить? Более того, если славки по соседству по каким-то причинам потеряли всех своих детей, а рядом гнездо захвачено кукушонком, то и они тоже начинают  кормить его. Дело в том, что гигантский разинутый клюв кукушонка является классическим сверхстимулом, который запускает реализацию инстинкта кормления гораздо более эффективно, чем это делают собственные птенцы славки. У некоторых особо преуспевших в этом коварстве кукушат даже на локтевых сгибах есть подобие зева, благодаря чему сопротивляться желанию его накормить  становится совершенно невозможно.
 
Евгения Тимонова
 
Сверсхстимулом является и всё, что имеет отношение к размножению, поскольку репродуктивные процессы — важнейшие в жизни животных. Например, именно глазки на хвосте павлина запускают ответное ритуальное поведение со стороны самки. Если ухажеру их заклеить, вся его магия тут же растворится. И, соответственно, чем больше этих глазок, чем они ярче и чётче, тем выраженнее репродуктивный успех. Так отрастают все гигантские рога, бороды, гривы, хвосты и перья. И, как говорит Евгения Тимонова, здесь мы не совсем имеем право насмехаться над неразумными животными, потому что на нас сверхстимулы тоже влияют (хотя и не настолько неотразимо). Например, палеолитическая Венера — это чистая, незамутненная трансляцией сверхстимула, актуального для первобытного человека. По спиральным законам развития мы сейчас возвращаемся к этой же стадии. Современное искусство достаточно чётко копирует эстетические достижения палеолита именно в этом своем желании передать изначальный смысл, первичный базис, который лежит под искусством вообще. На этих же механизмах спекулируют различные бодимодификации современных модниц — силиконовые груди и «надутые губы». Есть ещё одна сфера человеческой деятельности, которая активно пользуется нашей зависимостью от сверхстимулов —  реклама. Там ведь тоже всё гипертрофированно: раствор ПВА, гигантские фрукты — если показать настоящий йогурт, ни у кого слюна не потечет. 
 
У высших животных «инстинкт» представляет собой  только некий базис для научения. Какие-то вещи мы усваиваем гораздо проще, быстрее и эффективнее, потому что «болванка» уже есть, остаётся только её обточить. Именно отсюда возникает наша повальная арахнофобия (даже младенцы реагируют на изображения пауков тревожно), или то, что коты пугаются огурцов (на самом деле, в первый момент они принимают этот овощ за змею).
 
Инстинктам активно противостоит индивидуальный опыт. Это заметно даже на животных, которые не ассоциируются ни с чем подобным. Например, самки богомолов при совокуплении поедают самцов. Но не всегда. Если девушка  выросла «в общежитии», где питалась своими собратьями, то она съест ухажера с вероятностью больше 90 % — потому что привыкла  воспринимать особь своего вида как еду. Если же она выросла обособленно и принимала другую пищу, у самца есть большие шансы остаться в живых. 
Так, основательно потрудившись над охотничьим инстинктом псовых, люди смогли сделать из собак пастухов. Это удалось благодаря тому, что обязательный для инстинкта завершающий акт подкрепления (получение пищи) перенесли с последней стадии (убил) на предпоследнюю (загнал). 
 

«Поведенческий акт складывается из трёх составляющих: инстинктивной наследственной (у нас – лишь некий очерченный кружочек, заданный вектор, в сторону которого нам развиваться немного проще, чем в альтернативную), опыт и интеллект, у кого он есть.


 

«У нас же индивидуальный опыт размягчает инстинкты гораздо более эффективно. И это размытие чётких границ и разрушение жёстких структур и является той базой, на которой мы построили это бесконечное разнообразие нашего поведения и социальных форм. Если ребёнок растёт без человеческого окружения, он не сможет потом нормально  жить в человеческом обществе», — говорит Евгения Тимонова.
 
Что у нас есть для экономии взамен инстинктов? Зеркальные нейроны. Они представляют собой структуру, которая позволяет нам усваивать весь необходимый комплекс поведения и делать это очень быстро. 
 
«Зеркальные нейроны — пожалуй, важнейшее открытие в нейрофизиологии за последние 20 лет. В 1990-х годах в мозге были обнаружены нейроны, которые одинаковым образом возбуждаются вне зависимости от того, делаете ли вы какое-то действие самостоятельно или наблюдаете, как кто-то его совершает. У этой структуры выделено несколько функций. Основная из них — обучение. Так обезьяньи детёныши, наблюдая за взаимоотношениями в стае, понимают, как надо себя вести, потому что у них в голове совершенно физическим образом возникает нейронный контур (отсюда и исходит слово «обезьянничанье»)», — комментирует Евгения. 
 
 
Когда мы смотрим по телевизору фигурное катание, танго или, например, боевик, то можем наблюдать в своём теле совершенно физический эффект —  происходят мышечные микросокращения, появляются мурашки, волоски поднимаются дыбом. Ваши зеркальные нейроны просто повторяют всё то же самое, что в этот момент происходит  у фигуриста, танцора или Джеки Чана. Если вы долго будете смотреть на ирландские танцы, а потом пойдёте им учиться, то выучитесь гораздо быстрее, чем тот, кто этого не делал. Зеркальные нейроны очень активно работают у нас в среднем лет до шести-семи, когда человек ещё не является таким уж ярко выраженным индивидуумом, не особенно отделяет себя от родителей и других детей, является более-менее коллективной структурой и всё повторяет за окружающими. Гигантский объём знания и опыта, который нужен нам как членам человеческого общества, развивается в нас совершенно автоматически, потому что у нас есть эта структура. Годам к семи часть из этих наросших и очень активно действующих зеркальных нейронов начинает работать «наоборот» — они запрещают нам копировать всё подряд, и таким образом у нас уже начинает оттачиваться индивидуальность. 
 

«Сначала зеркальные нейроны были выделены как передача физической активности, затем появилась гипотеза, что эмоции передаются таким же образом.


 

«Так почему же столь популярно представление о том, что у нас есть инстинкты, и они нами руководят и представляют собой какую-то силу, коей невозможно сопротивляться? Потому что у нас полно изоморфов инстинктов — проявлений в поведении, которые выглядят точно так же, но инстинктами не являются и строятся совсем по-другому, — рассказывает Евгения Тимонова. — Это, прежде всего, культурные и социальные стереотипы. То, что нам кажется абсолютно неотъемлемой частью нашей личной идентичности, на самом деле является поведенческим комплексом, привитым нам окружением, общим видосоциальным трендом на данный момент». Поскольку это было привито очень давно, тогда, когда мы ещё не осознавали себя как отдельно существующую индивидуальность, привнесённое кажется частью индивидуального. Единственный настоящий инстинкт, который у нас остался — это вскидывание бровей при внезапной встрече с человеком, который тебе приятен.
 
Почему важно понимать, что такое инстинкт? Потому что, в отличие от настоящих инстинктов, вышеописанные культурные стереотипы вполне поддаются осознанию, которое позволяет контролировать, разрушать, включать и выключать их по вашему собственному выбору. Впрочем осуществлять подобные действия можно даже на уровне инстинктов, так в Японии вскидывание бровей при встрече считается неприличным, поэтому японцы умеют так не делать.
 
 «А как же «основной инстинкт», инстинкт размножения? Неужели если дикому мужчине показать дикую женщину, он не сообразит, что с ней делать?», — возразите вы.  «Даже шимпанзе не могут этого сообразить», — отвечает Евгения. У горилл обычно нет проблем с обучением репродуктивным действиям, поскольку они живут большими семьями, всегда есть на кого посмотреть и понять, как это происходит. У орангутанов же всё иначе. Мать в течение шести лет сама выращивает своего детёныша (как правило, одного), и когда приходит пора его полового созревания, возникает необходимость объяснить ему, что делать дальше. И поэтому самка либо приглашает «для показательного спаривания» самца, либо, если вдруг такового поблизости не наблюдается, делает всё со своим ребёнком сама. Таким образом «основного инстинкта» нет даже у наших самых ближайших родственников.
 
Записала Диана Хомякова
 
Фото Анастасии Федоровой, Фотоклуб НГУ