В ходе нашего проекта «Эмоции» мы уже рассмотрели любовь; обида, вина, волнение, зависть, стыд, восхищение, вдохновение — еще впереди, героини же сегодняшнего выпуска — ПЕЧАЛЬ и НЕНАВИСТЬ.
Ненависть
Павел Михайлович Бородин — доктор биологических наук, заведующий лабораторией рекомбинационного и сегрегационного анализа ФИЦ Институт цитологии и генетики СО РАН, профессор кафедры цитологии и генетики Новосибирского государственного университета, член Комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных данных, Научного совета по генетике и селекции РАН, Центрального совета Вавиловского общества генетиков и селекционеров. Научные интересы: эволюционная генетика, популяционная генетика млекопитающих, цитогенетика и молекулярная биология мейоза и рекомбинации.
— Эта эмоция представляет собой вариант страха, мобилизующую защитную реакцию. Она возникает по отношению к людям, каким-то социальным институтам, которые так или иначе представляют для вас угрозу. Чистая ненависть, вообще говоря — эмоция агрессивная, не просто защита, а скорее активная оборона, но, по сути дела, она все равно остается защитой. Хищник, когда нападает на жертву, никакой ненависти к ней не испытывает — не больше, чем вы испытываете к бифштексу, который едите.
Та же ксенофобия — ненависть к чужакам — вещь не оправдываемая, но вполне естественная. Не нужно забывать, что эволюция идет очень медленно, всегда есть так называемый период адаптации. На протяжении всей своей истории человечество жило очень маленькими группками. Есть знаменитое «число Данбара» — 150 человек. Примерно столько отношений одновременно можно держать в своей голове в конкретный период жизни. Вы помните, как эти люди поступали по отношению к вам, как вы поступали с ними. Все остальные автоматически считаются угрозой. И чем более они не похожи на вас, тем сильнее вас пугают.
Елена Алексеевна Дорошева — кандидат биологических наук, научный сотрудник Института систематики и экологии животных СО РАН, старший преподаватель кафедры сравнительной психологии Института медицины и психологии НГУ. Читает в университете курсы «Экспериментальная психология», «Физиология высшей нервной деятельности», «Психофизиология». Сфера научных интересов: временная перспектива личности, жизненный путь, идентичность, самосознание, психологическое благополучие.
— С точки зрения психофизиологии сам термин «ненависть» сейчас употребляется редко. В качестве названия эмоции чаще используют «злость». Ненависть же больше похожа на когнитивную установку. Надо сказать, что наши когнитивные установки влияют на эмоции. Они нарабатываются с возрастом. Младенец может злиться, но не ненавидеть, а затем человек уже четко знает, что он ненавидит. И уже не своя непосредственная реакция, а знание о ней ведет к тому, что эта эмоция появляется.
Как и любовь, злость — это эмоция приближения. Когда мы негодуем, то пытаемся подойти к объекту, что-то в нем исправить. В социальных отношениях очень важна агрессия, потому что необходимо как-то устанавливать рамки взаимодействия, участвовать в столкновении за тот или иной ресурс. Есть замечательная книжка Конрада Лоренца «Агрессия», где он пытается доказать, что эта эмоция присуща всем социальным животным, глубоко биологична и служит для регуляции отношений в социуме. Хищник, который нападает на жертву, злости не испытывает. Например, собака может улыбаться, давя мышь, но когда она выясняет отношения с другой собакой, у нее совершенно другая поза, другое «выражение лица». Злость связана с норадреналином, с адреналином тоже — но в меньшей степени (считается, что последний отвечает скорее за страх).
Ненависть — это высокоэнергетическое состояние, такая же «кочегарка», как и страстная любовь. И там, и здесь присутствует большое количество дофамина. Только в одном случае имеет место желание что-то получить, а во втором — негативная реакция, что не получил это, и дальнейшие попытки добиться желаемого (хотя по содержанию переживаний эти состояния, конечно, разные). Между прочим, когда человек перевозбужден, часто бывает сложно понять, что именно им движет. Я сама видела, как люди ошибаются. Кажется, будто он злится, а на самом деле — испытывает пыл воодушевления, и наоборот. Хотя обычно все-таки считается, что злость — это биологическая, врожденная эмоция, она формируется рано и распознается достаточно легко.
Дмитрий Владимирович Долгушин — кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и кафедры истории культуры Гуманитарного института НГУ. Читает в университете курсы «История русской литературной критики XVIII–XIX вв.», «История зарубежной литературы (период романтизма)», «Культурология», «Православная культура России» . Область научных интересов: творчество и биография В.А. Жуковского, русский романтизм, ранние славянофилы, религиозно-философские искания русского образованного общества первой половины XIX в.
— Ненависть — противоположное любви деструктивное чувство, которое именно в силу своей деструктивности вряд ли может быть канонизировано в качестве эмоционального образца в какой-либо культуре, если только речь не идет о тоталитарных обществах (ср. «двухминутки ненависти» в антиутопии Дж. Оруэлла). Впрочем, в мировой литературе есть целая галерея персонажей — от Электры древнегреческих трагедий до Трусоцкого из «Вечного мужа» Ф.М. Достоевского, которые «живут ненавистью», желанием отомстить своим обидчикам, и ненависть, по сути, разрушает их жизнь.
Печаль
Павел Михайлович Бородин:
‒ Печаль — это реакция на какую-то фрустрацию. И она должна стимулировать вас, во-первых, на осмысление того, что вас не устраивает, а во-вторых — на поиски путей устранения причины. Такой своеобразный сигнал организма о том, что не все в порядке. Это как с болью. Особей, не чувствующих ее, среди наших предков не было, они все вымерли намного раньше. То же самое с печалью: люди, которые абсолютно счастливы во всех невозможных для этого ситуациях, ставят себя под угрозу.
Елена Алексеевна Дорошева:
— Часто печаль связана с утратой, потерей. В отличие от злости и любви это низкоэнергетическое состояние. Печаль не предполагает, что мы можем что-то получить, мы горюем о невозможности достижения желаемого, об утрате чего-то важного.
Эта эмоция может быть смешанной. На фотографии людей в горе мы часто видим одновременно два выражения: злость на то, что жизнь была несправедлива и отняла что-то или кого-то, и печаль по поводу отнятого. Но с точки зрения биохимии последней уделяют меньше внимания. Скорее всего, здесь происходит то же самое, что и при депрессии — снижается уровень гормонов радости (дофамина, эндогенных опиатов, серотонина).
Дмитрий Владимирович Долгушин:
— Печаль соприсутствовала античной культуре, которую принято считать беззаботной и радостной. Характерное для античности преклонение перед красотой и гармонией космоса, признание его первореальностью и абсолютом, имело и свою обратную сторону. Если человек — не более чем частица космоса, значит, он подчинен господствующей в мироздании незримой и неумолимой силе судьбы, которая управляет человеком помимо его воли. Ему не на что надеяться и не от кого ждать перемены своей участи, поэтому единственным выходом является стоическое мужество отчаяния, а подлинным чувством — печаль, которая, как ни странно, может проявляться и в смехе: ведь смеясь, античный человек, по словам С. С. Аверинцева, «разделывается со страхом». Но это грустный смех.
В христианской культуре такая безнадежная печаль-уныние, напротив, понималась не как мудрость, а как заблуждение, и включалась в число наиболее опасных для человека грехов. Ведь христианское представление о бытийной связи человека с создавшим мир Богом, о том, что человека по жизни ведет не слепая судьба, а заботливое Провидение, дает надежду: события, происходящие с нами, не бессмысленны. Н.В. Гоголь в своем трактате «Об унынии» на этот счет говорил так: «Уныние, которое находит на многих людей при размышлении о настоящем, прошедшем и будущем своем положении, показывает только то, что они еще мало размышляли, еще не умеют входить в смысл и значение происшествий. Но как только начинаем мы прозревать смысл всякого события, тогда исполняемся избытком одной благодарности к Богу, видя, как все, что ни случается, случается во благо наше. <…> И потому, помолясь, мы должны действовать смело: будущее в наших руках, если мы постараемся сами быть в Божиих руках».
В культуру XVII в. – начала XIX в. эмоция печали входит в обличии меланхолии. Если английский писатель Т. Бёртон, автор огромного трактата «Анатомия меланхолии» (1621 г.), считал меланхолию болезнью, чем-то вроде депрессии, то уже в английской поэзии XVIII в. происходит эстетизация этого чувства. Переживание скоротечной бренности бытия делается одной из психологических практик эпохи. Меланхолия сентиментального века – это чувство не безнадежного отчаяния, а сладкой грусти. «Не знаю, к какому физическому закону Философы могут отнести чувство меланхолии, знаю только, что оно есть самая приятная пища для души моей, — пишет Бернарден де Сен-Пьер. — Это, может быть, происходит от того, что она вдруг удовлетво¬ряет двум сущностным частям, из которых мы составлены: телу и душе, чувствованию нашей бедности и чувствованию нашего превосходства».
Диана Хомякова
Рисунки Юлии Поздняковой
