Стремление к социальной однородности было одним из краеугольных камней советской доктрины. Сегодня на высоких трибунах об этом молчат, а социологи и экономисты исследуют разломы неравенства, пересекающие современное российское общество, и делятся результатами исследований на научных чтениях памяти академика Т.И. Заславской.
Однушка, шесть соток и «Лада Калина»
Самая популярная социальная градация — по уровню реальных доходов. Выдающийся российский экономист академик Абел Гезевич Аганбегян подчеркнул, что децильный коэффициент (соотношение средних доходов 10 % самых богатых жителей государства к такому же проценту беднейших) в нашей стране сегодня составляет 15,7, тогда как в странах Западной Европы не выше 7, а в Японии 5. Вместе с тем общепризнанно, что рост этого показателя выше 10 является симптомом социального неблагополучия.
Но кроме денежных доходов граждане России владеют некоторыми нефинансовыми активами. Кстати, «…не более 30 государств мира могут похвастаться достоверными, без допущений, данными по богатству домохозяйств», — подчеркнула кандидат социологических наук Татьяна Юрьевна Черкашина из Института экономики и организации промышленного производства СО РАН. Росстат и Высшая школа экономики ведут, по разным методикам, мониторинги условий жизни населения и публикуют их данные, в том числе и по материальным активам (правда, без гаражей, бань, погребов и прочих сараев, зато с автотракторной техникой). Что же говорят цифры?
Понятно, что типичное достояние российской семьи — это жилище, которое всё больше урбанизируется (в общем массиве снижается доля частных домов). При этом, как заметила Татьяна Черкашина, «квартиры мельчают»: доля трехкомнатных снижается, «однушек» — возрастает. У большинства молодых семей, правда, процесс формирования активов начинается с автомобиля. В целом, на протяжении последних двух десятилетий автомобилизация неуклонно росла: если в 1992 году на 1 000 россиян приходилось около 60 легковых машин, то в 2015 — почти 300, несмотря на заметные колебания объемов производства и импорта. Зато очень стабилен процент дачников, постоянно около 20 %.
Впрочем, неверно представлять типичную молодую семью уже купившей автомобиль и нацелившейся на собственное (пусть и через ипотеку) жилище. «В возрастной группе до 30 лет самая высокая доля тех, у кого вообще ничего нет — около 50 %», — сообщила Т. Черкашина. В целом же она отметила, что на ниве владения недвижимостью усилилась поляризация: «Растет относительная численность домохозяйств с одним активом в собственности, и домохозяйств, имеющих больше трех активов». Другая же ось неравенства представлена так: «Село скорее планомерно богатеет, а в городах нарастает поляризация».
Разумеется, ситуация не одинакова в различных регионах страны. Доктор экономических наук Елена Борисовна Мостовая с экономического факультета НГУ вместе со своей дипломницей Юлией Афанасьевой провели кластерный анализ статистических данных по 80 регионам страны с целью сопоставить уровни развития человеческого капитала. Кластеров (и одновременно уровней) получилось четыре. Высшие позиции ожидаемо занимают Москва и Санкт-Петербург. На второй ступени благополучия стоит 8 сырьевых и окраинных регионов, в их числе Республика Саха (Якутия), Сахалинская и Тюменская области Республика Коми, Камчатский край, Магаданская и Мурманская области, Чукотский автономный округ. «Для последних, по-видимому, доступны неформальные и даже теневые взаимоотношения с зарубежьем», — предположили исследователи. Все эти территории по понятным причинам являются наиболее инвестиционно привлекательными, за счет чего в последнее время там «подтянули» инфраструктуру, образование и медицину. Третий уровень, «середнячков», (как и среди людей) самый многочисленный: 39 субъектов Федерации, включая большинство национальных республик и часть сибирских регионов: Новосибирскую, Омскую, Томскую области. Они, по словам Елены Мостовой, «…располагают человеческим капиталом среднего для России качества».
Наконец, явные аутсайдеры, которых тоже много — 31 регион. В их числе Забайкалье, Бурятия, Хакасия, Тыва, Иркутская области, Красноярский и (немного неожиданно) Алтайский края… «Они отличаются самым низким душевым и валовым доходом, наименьшей средней продолжительностью жизни и невысоким уровнем образования, меньше остальных получают инвестиций. Не удивительно, что большинство из них теряет население темпами высшими, чем в среднем по России», — отмечено в исследовании Е. Мостовой и Ю. Афанасьевой.
Кому на Руси жить хуже всех
Нет, не тувинцам и не молодым парочкам без квартиры и машины. Самая проблемная, самая обездоленная часть населения Российской Федерации — старики. Пожилые, очень пожилые, совсем пожилые. Кандидат социологических наук Дмитрий Михайлович Рогозин из Российской академии народного хозяйства и государственной службы вместе со своими коллегами опросил чуть больше 2 000 возрастных граждан, 38 из которых перешли 90-летний рубеж: часть интервью давали родственники людей, интересовавших социологов. Единственное, что у пожилых смотрится более-менее благополучно, так это уровень образования (кстати, с высшим живут в среднем дольше). Все же остальные параметры качества жизни старейших наших сограждан выглядят удручающе.
Перелом наступает с полным завершением трудовой биографии и выходом на пенсию, составляющую, согласно опросу, от 10 до 20 тысяч рублей в месяц. «Наиболее уязвима в материальном плане группа от 70 до 80 лет, уже ушедшая с рынка труда, у которой пенсия не растет так, как после восьмидесяти, когда начисляются надбавки», — отметил Д.М. Рогозин. Покидая работу, человек теряет и социальные связи, и, по большому счету, смысл существования. «У нас налицо шизоидное состояние общества, в котором жизнь понимается прежде всего как работа», — сказал исследователь.
В пожилом возрасте начинает быстро слабеть здоровье — более трети опрошенных испытывают физическую боль. Сильную, ежедневно. 66 % имеют затруднения при передвижении (ходьба, подъем по лестнице), 20 % — при самообслуживании (одевание, гигиенические процедуры). Проблемы со зрением, даже при ношении очков — почти у половины, со слухом — у 34 %. Слабая память и концентрация отмечена у 45 % опрошенных, затруднения с речью испытывает 15 %.
Пожилые люди стараются поддерживать форму: 72 % россиян старше 65 лет ежедневно выходят из дома, 55 % — работают на дачах и приусадебных участках, 48 % — занимаются спортом или, как минимум, делают зарядку, но вот выезжали на отдых за пределы России (помним, что Украина, Беларусь, Абхазия — уже заграница) только 14 %. Бодрые пенсионеры, путешествующие по миру — это не про наших стариков. К тому же с возрастом активность резко идет на спад: к 90 годам выходит на улицу уже только треть, а путешествуют считанные проценты.
Единственная нотка оптимизма, которую пытался привнести Дмитрий Рогозин, заключалась в том, что почти треть опрошенных в возрасте 65-69 лет назвалась состоящими в интимных отношениях. «Как они сами говорят! — уточнил социолог. — И это может быть достоверно, если интим воспринимать шире, чем секс».
В борьбе обретают право свое
Петр Вячеславович Бизюков, эксперт некоммерческого объединения «Центр социально-трудовых прав» из Москвы, начинал исследования рабочих протестов в Кузбассе на рубеже 80—90-х годов прошлого века и считает, что «…именно бастующие шахтеры сломали хребет советской системы, перестав быть классом, на который она опиралась». Формы трудовых конфликтов с того времени несколько изменились: легальная забастовка стала мероприятием почти неосуществимым (в 2016 году таковых зарегистрировали всего две), но независимый мониторинг показывает, что накал борьбы не спадает, а ее основной фронт перенесся из столиц в регионы. «Сначала протесты стекались в Москву как в точку принятия решений, но сегодня до 40 % таких событий происходит в региональных центрах, а около 15 % — на селе», — сообщил Петр Бизюков.
В его поле зрения находятся только трудовые протесты — без политических, экологических, молодежных и прочих. Поэтому «суперпричиной» акций наемных работников исследователь назвал невыплату зарплаты, что вызывает свыше 50 % подобных событий — одно из которых завершалось день в день с открытием научных чтений в новосибирском Академгородке. Низкая (пусть и вовремя) зарплата тоже часто вызывает протесты, равно как сокращения-увольнения, изменения условий и режима труда, а также политика руководства предприятия в целом.
Потребителям федеральных СМИ трудовые протесты почти не заметны, а между тем их количество с 2008 года постоянно нарастает без каких-либо перепадов. Большинство, как и прежде, приходится на промышленность, транспорт и строительство, но начинают проводить акции в защиту своих прав работники ЖКХ, здравоохранения, науки, культуры и даже спорта. Как и человеческий капитал, протесты неравномерны по регионам: наиболее спокойны Северо-Кавказский и Южный федеральные округа.
«Процесс легального регулирования трудовых конфликтов в России не работает», — обобщил Петр Бизюков. Он обозначил опасную, на его взгляд, тенденцию, проявившуюся в последние годы: трудовые протесты стали выходить за стены заводских цехов и из горных выработок на улицы и площади городов, неизбежно смешиваясь с политическими, социальными, экологическими и другими: «Разные темы недовольства сливаются здесь в единое требование, выраженное в единственном слове — долой!»
Вместе с тем эксперт убежден: «В целом протесты — это хорошо. Они как температура организма, сигнализирующая о его неблагополучии».
Андрей Соболевский
Иллюстрации из презентаций Елены Мостовой, Дмитрия Рогозина и Петра Бизюкова
