Пробивное упорство, тяжкий труд и масштабные открытия… 8 апреля выдающемуся ученому в области химии твердого тела, бывшему директору Института химии твердого тела и механохимии СО РАН академику Владимиру Вячеславовичу Болдыреву исполняется 90 лет. Воспоминаниями о работе с исследователем поделились его ученики, которые сейчас являются заведующими лабораториями, членами-корреспондентами РАН и академиками.
О биографии и основных достижениях:
В 1943 году, сдав экзамены за десятый класс экстерном, Владимир Болдырев поступил на химический факультет в Томский государственный университет, где позднее и преподавал. Ректор Томского политехнического института Александр Акимович Воробьев пригласил его, тогда еще молодого доцента кафедры неорганической химии ТГУ, работать на физико-техническом факультете. Он увлекался действием излучения на вещество: это направление считалось приоритетным из-за развития атомной промышленности в СССР. Но тем источникам, которыми в тот момент пользовались ученые, не хватало интенсивности: короткоживущие центры, создаваемые излучением, успевали погибать прежде, чем могли быть использованы для интенсификации химического процесса. Мощных источников тогда не было, и работу временно прекратили до лучших времен.
Параллельно Владимир Болдырев работал над другими исследованиями. Так, в 1959 году он написал книгу «Влияние дефектов в кристаллах на термическое разложение твердых веществ». Химическое сообщество встретило ее появление с большим интересом, и на конкурсе Всесоюзного химического общества им. Д.И. Менделеева она заняла первое место.
— Владимир Вячеславович рассказывал, что когда он был близок к защите диссертации, то попросил о встрече Николая Николаевича Семёнова (единственный советский лауреат Нобелевской премии по химии. — Прим. ред.), — вспоминает ученик академика доктор химических наук Анатолий Анатольевич Сидельников. — Тот отвел ему полчаса во время своего обеда. Болдырев говорил об исследованиях, освещенных в книге, и произвел на Семёнова приятное впечатление, хотя, казалось бы, — из Сибири к лауреату Нобелевской премии обращается совсем юный парень и вещает о чем-то великом… Но Семёнов его запомнил, и когда было принято решение о формировании СО РАН, он порекомендовал Болдырева: тогда как раз началась ядерная программа и нужны были кадры. Так что в 1963 году Владимир Вячеславович переехал в Новосибирск на работу в Институт химической кинетики и горения Сибирского отделения Академии наук СССР, где впоследствии организовал одну из крупнейших лабораторий кинетики химических реакций в твердой фазе.
Приехав в Академгородок, Владимир Болдырев узнал, что в Институте ядерной физики им. Г.И. Будкера СО РАН делают самые мощные в мире ускорители электронов. Возобновившаяся работа с процессами излучения имела успех: ученые получили тот эффект, который искали, экспериментально обнаружив значительное увеличение скоростей твердофазных реакций под действием ионизирующего излучения в температурном интервале химической реакции или же близком к нему. Таким образом, было зафиксировано открытие радиационно-термического метода.
— Владимира Вячеславовича я знаю с конца 1970-х годов, когда пришел студентом в наш институт, — делится доктор химических наук Николай Фавстович Уваров. — С тех пор мы плотно работаем вместе, в основном над одним из этапов реакционной способности твердых веществ — процессом переноса реагентов. И с того первого дня, когда я с ним повстречался, он поразил меня своей целеустремленностью и глубоким знанием дела: это человек, очень увлеченный наукой.
В 1976 Владимир Болдырев стал директором Института физико-химических основ переработки минерального сырья, позднее переименованного в Институт химии твердого тела и механохимии СО РАН, и был на этой должности до 1998 года.
— Переезжая в Академгородок, Владимир Вячеславович впервые проявил императивность по отношению ко мне, — вспоминает его ученик, ныне член-корреспондент РАН доктор химических наук Юрий Александрович Захаров. — Он твердо сказал, что я должен оставаться в Томске и развивать созданную «под него» кафедру радиационной химии, одну из двух в СССР. Я последовал этому настоянию, хотя возможностей и даже соблазнов было немало, и мы не подвели своего руководителя. Так началось мое «самостоятельное плавание», но на всех крупных жизненных этапах я следовал принципам, заложенных моим единственным учителем.
Об атмосфере в лаборатории и наставничестве:
— В первые годы, когда глаза горели, мы шли в институт не за деньгами, а за идеями, — вспоминает Николай Уваров. — И эту атмосферу Владимир Вячеславович поддерживал очень хорошо. Я помню, что он спокойно приглашал домой аспирантов, — у него никогда не было дистанции между взрослыми и молодыми. И сегодня молодой человек рядом с Владимиром Вячеславовичем чувствует себя таким же активным и равноправным, как и более заслуженные, «матерые» сотрудники. К нему до сих пор можно прийти с любой научной проблемой, и он аргументировано скажет, куда стоит двинуться и что поправить.
Среди его учеников — один академик и один член-корреспондент РАН, 18 докторов и 87 кандидатов наук. Аспиранты Владимира Болдырева до сих пор являются знаменитыми людьми: Алексей Эмильевич Конторович, Владимир Викторович Ревердатто…
— В нем мне нравилась полная погруженность в свое дело, — добавляет Юрий Захаров. — «О том, как правильно действовать, а получив результат — объяснить, думай даже ночью» — было его первым правилом. Я помню тот азарт, когда мы, входившие в его группу студенты, работали вместе с ним неделями круглосуточно, и после изматывающих споров при обсуждении испытывали огромное удовольствие от наконец «накатившего» понимания, от появления первых публикаций… Атмосферу лаборатории я не забуду никогда: изящный юмор, тонкие подкалывания и тут же — горячие и глубокие научные споры. Общение с этими могучими личностями, первые эксперименты и собственные результаты, магия их обсуждения захватили меня. Лаборатория стала домом, а наука — делом жизни.
По воспоминаниям своих учеников, Владимир Болдырев мог генерировать научные и организационные идеи в огромных масштабах, делясь ими со своим окружением и при этом предоставляя высокую самостоятельность в работе, — за это его особенно ценили студенты.
— В 2009 году на третьем курсе мне требовалось выбирать специализацию, — добавляет кандидат химических наук Иван Андреевич Туманов. — Я был распределен к Владимиру Вячеславовичу дипломником и делал работу по механохимии. В наших кругах считается, что Владимир Вячеславович открыл этот предмет миру, создав Сибирскую научную школу по химии твердого тела, и до сих пор является наипризнаннейшим авторитетом в данной области. Из студента, который знал самую общую картину о химии, он превратил меня в направленного специалиста по механохимии молекулярных кристаллов. Я начал работать над изучением механизмов подобных реакций и с его подачи стал использовать не совсем традиционные методы и аппараты.
Действительно, наиболее известным достижением Владимира Болдырева стал новый подход к изучению зависимости реакционной способности от реальной структуры твердого вещества. Общепринятым считалось, что чем больше в кристалле дефектов, тем выше его реакционная способность, однако ученый выдвинул другую гипотезу. Он предположил, что на реакционную способность должны влиять не все дефекты, а только те, которые прямо или косвенно принимают участие в элементарных стадиях процесса, и оказался прав.
— Он, конечно, великий человек, — добавляет Иван Туманов. — Всякий руководитель должен уметь использовать как пряник, так и кнут, а Владимир Вячеславович мастер и того, и другого. Но его методы очень эффективны: я окончил университет, аспирантуру, защитил диссертацию, работаю в институте... Единственное, о чем я жалею, что застал своего научного руководителя довольно поздно, и узнаю о нем как о человеке из рассказов его коллег — предыдущих студентов-аспирантов, которые сейчас уже сами руководят лабораториями.
О перестройке и упорстве:
1990-е годы были трудными в жизни российской науки в целом и ИХТТМ СО РАН в частности. Дело в том, что его лаборатории долгое время занимали помещение Института химической кинетики и горения СО РАН. Во время перестройки ученых попросили освободить ИХКГ СО РАН и уехать из Академгородка в город. Владимиру Болдыреву как директору пришлось потратить много времени и сил на решение этого вопроса.
— Владимир Вячеславович выбил для нас это место (сейчас ИХТТМ СО РАН располагается на ул. Кутателадзе, 18. — Прим. ред.), — рассказывает Николай Уваров. — Раньше тут стоял один сарай, в котором мы совместными усилиями строили перекрытие, под руководством специалистов штукатурили стены. Позднее был пристроен один корпус, затем второй, третий… Это очень важно, потому что в Академгородке гораздо проще найти научные кадры и взаимодействовать с другими институтами СО РАН. Благодаря организаторскому таланту и энергии Болдырева удалось достроить новый корпус института именно здесь, и значительная часть лабораторий переехала на новое место. Без Владимира Вячеславовича это было бы немыслимо: он всегда мог позвонить даже Коптюгу, если что-то было нужно.
Владимир Болдырев преподавал и в Новосибирском государственном университете, где им была организована первая в СССР кафедра химии твердого тела. А в 2000 году объединил вокруг себя несколько ведущих ученых из институтов и, подав заявку на конкурс, выиграл со второго раза и создал научно-образовательный центр «Молекулярный дизайн и экологически безопасные технологии» при НГУ.
— Мне запомнилась его история из студенческих лет, — добавляет Иван Туманов. — В военные годы он отправил наркому письмо об идее изобретения трассирующих пуль с использованием оксалата железа и получил на него ответ! Там было сказано, что изобретение полезное, но не очень практичное, так что его внедрять не будут. И это восхищает: в советское время осмелиться послать письмо наркому…
О характере и понимании:
— В студенческие годы я заходил к нему в гости, и первое, что бросалось в глаза, — у него не было голых стен, — вспоминает Николай Уваров. — Всё было покрыто книжными шкафами — от пола до потолка. Этот человек не может представить свою жизнь без науки: он ученый от самых корней. Владимир Вячеславович рассказывал, что в пятом-шестом классах писал учебник по химии — когда химию еще даже не изучали по программе. И сейчас он пишет обзоры и статьи, общается с выдающимися учеными, интересуется последними достижениями, ведет ученый совет… Оптимистичен, жизнелюбив и, самое важное, — он действительно авторитет: не бумажный, а настоящий, который знает всё в своей области.
При этом ученый никогда не забывал о своих учениках: они получали поддержку даже в самых нестандартных ситуациях. Анатолий Сидельников вспоминает, что, несмотря на высокий статус и большую занятость, Владимир Болдырев помогал студентам в трудные минуты.
— Именно благодаря Болдыреву меня взяли в лабораторию химии твердого тела. В неком смысле он заменил мне отца: в 16 лет я уехал в физмат школу и редко бывал дома, так что когда умер папа, мне надо было срочно ехать на похороны. И Болдырев, который меня встретил, сразу же спросил: «У тебя деньги есть?». Я тогда был всего-навсего стажером-исследователем, а он — член-корреспондент, великий ученый, который здоровался с членами политбюро…
— Владимир Вячеславович дважды спасал меня от отчисления, — добавляет Юрий Захаров. — В первый раз я должен был «вылететь» из университета, когда мы еще с одним «болдыревским птенцом» Валерием Ерошкиным, экспериментируя ночью (знак особого доверия), перегрузили и в итоге сожгли электропроводку, оставив без электричества целое крыло главного корпуса ТГУ. Второй раз — после испытания крепости кладки стены того же корпуса подрывом полученного смесевого взрывчатого вещества. Скандалы с участием ректората ТГУ и представителей спецслужб были громкие — но нас отстояли. Действительно, встреча с ним определила мою жизнь, а по принципу домино — и жизнь многих людей, которых за последовавшие десятилетия учил уже я.
Алёна Литвиненко
Фото из архива ИХТТМ СО РАН
