«Мы живём, под собою не чуя страны…» Эта мандельштамовская строка, быть может, применима к городским обывателям, но не к этнографам, добирающимся до самых глухих мест. О том, как они работают и что наблюдают в арктических районах России, рассказал заместитель директора Института археологии и этнографии СО РАН доктор исторических наук Аркадий Викторович Бауло.
— На общем фоне института отдел этнографии невелик: 16 человек. При этом мы действуем по двум направлениям. Первое — это традиционная этнография, то есть изучение материальной и духовной культуры народов Сибири, второе — так называемая этносоциология, из самого названия которой следует сосредоточенность на их современных проблемах. Традиционная ветвь тоже делится надвое: одни мои коллеги исследуют славянские этносы, другие — коренные народы Сибири. Лично я со студенческих пор иду по последнему из этих путей, занимаясь обскими уграми —хантами и манси.
Моя тематика — это мировоззрение и религиозно-обрядовая практика обских угров. Замечу, что в процессе работы мы обнаруживаем самые удивительные предметы. В отличие от находок археологов они не вызывают сенсаций в прессе, но от этого не теряют своей уникальности. Вот один из примеров: Сасанидская империя, признанное мировое культурное явление. В 7-м веке нашей эры эта держава была сметена арабами, от неё мало что осталось: мусульмане уничтожали любое «языческое» искусство. Немногое из уцелевшего — знаменитые блюда с изображениями царской охоты. Их известно около 20, крупнейшее собрание сосредоточено в Эрмитаже. Остальные — в Метрополитен-музее, в Лувре… И вот на священном месте хантов в 2001 году обнаружили и описали блюдо со сценами охоты шаха Ездигерда Первого (конец 4-начало 5 века). Там оно и находится: единственное, найденное в Сибири, и второе в мире — с изображением этого властителя. Первое хранится в Нью-Йорке: оно долгое время считалось поддельным, а наша находка доказала его подлинность за счёт совпадающих деталей. Ещё одно блюдо, среднеазиатское, со сценой осады крепости, найденное нами раньше, имеет аутентичного двойника в собрании Эрмитажа: тоже уникальный случай.
А на этом снимке серебряный фигурный ритон, который ханты воспринимают как изображение духа-покровителя. Он сделан в восьмом-начале девятого веков нашей эры на территории современного Афганистана: в мире подобных сосудов для вина этой эпохи сохранилось всего пять или шесть. В экспедиции 2014 года мы нашли на одном из святилищ серебряный рубль Петра II. Этот император правил всего два года, монеты с его изображением считаются нумизматической редкостью и стоят до 6-8 тысяч евро. Нам же такая находка говорит о торговых связях русских людей и манси в середине 18-го столетия, которые мы раньше не фиксировали.
Если посмотреть на все народы России, то только у двух, как раз у хантов и манси, на святилищах сегодня можно найти атрибутику, относящуюся к средневековью, к эпохам бронзы и раннего железа, причем эти предметы могут быть иранского, китайского, волжско-булгарского, русского происхождения… Священные места обских угров одновременно являются их сокровищницами и поэтому представляют двоякую научную ценность. Каждая такая находка позволяет под новым углом посмотреть на историю торговых отношений, культурных связей и в целом увидеть прошлое не таким, каким оно виделось ранее.
Разумеется, священные места хантов и манси представляют, прежде всего, религиоведческий интерес. Принято считать, что верования — сфера очень консервативная, почти не реагирующая на перемены в образе жизни. Но сейчас на святилищах северных народов мы отмечаем явные следы глобализации. Раньше фигурки духов-покровителей и их одежда изготавливались по старинному канону, своими руками. Теперь люди пошли по тому же пути, что и вся страна: зачем выпускать что-то самим, когда можно купить на стороне? Посмотрим на снимки одного и того же святилища, сделанные в разные годы. Сначала мы видим антропоморфные фигуры божков в самодельной одежде и головных уборах, затем их постепенно заменяет китайский ширпотреб. На голове центрального персонажа спортивная вязаная шапочка с надписью Boss: не потому, что Хьюго, а потому, что главный. Если раньше на священных местах в обрядах жертвоприношения употребляли самодельную брагу, потом водку, то теперь мы находим баночки от «Балтики» и колы.
Для традиционной культуры глобализация губительна, особенно если говорить об обычаях, верованиях, фольклоре… Нам, можно сказать, повезло: мы начинали работу в Нижнем Приобье еще в 1980-е годы и застали поколение информаторов, знавших устное наследие предков и делившихся им. Это были люди, прошедшие Великую Отечественную войну, что тоже оказалось плюсом. Знакомство с русскими на фронте и в тылу породило у них доверие, с которым затем относились и к нам, исследователям традиций. А сегодня даже самые пожилые собеседники из хантов и манси — это те, кто закончили школу-интернат в отрыве от родителей, от дедушек и бабушек с их сказками, легендами, обрядами и всем остальным. В советское время многие ритуалы, связанные с шаманизмом, были строго запрещены, а затем началась, вторая после царских времен, волна активного миссионерства. В результате молодёжь хантов и манси уже, увы, ничего не может нам поведать. Если раньше, например, мы находили какой-то интересный предмет, то могли записать и рассказ старожила о нем: что это за атрибут, как и кем изготовлен, зачем использовался. Сегодня это случается всё реже и реже.
В силу особенностей национального характера у хантов и манси сегодня нет ярких общественных лидеров. Разрушаются традиционные уклады, страдают промыслы. В это трудно поверить, но рыболовство там становится невыгодным. Ловля сетями — это или браконьерство, или принуждение сдавать, например, муксуна по закупочной цене 20 рублей за килограмм, при том, что он в Новосибирске продаётся по пятьсот. Наша экспедиционная лодка зимой стоит у зырянина (коми) — такого же местного жителя, как ханты и манси. Его единственный легальный источник дохода — полставки в музыкальной школе, 5 тысяч рублей. Больше работать в посёлке негде. Такая же ситуация у хантов и манси. На территории проживания последних стоит большой посёлок Хулимсунт, в нём есть газокомпрессорная станция. Еще в советские годы на неё взяли работать местных манси… И всех уволили: кого через неделю, кого через месяц. Дело в том, что генетика, психика, менталитет этой народности не позволяет работать ритмичными сменами, сохраняя внимание на протяжении 8, 12, 24 часов. В привычной среде обитания манси встанет поздно утром, проверит сети или ловушки, потом отдохнёт, затем опять что-то сделает. И не по часам, а по ходу Солнца и собственным привычкам. Современное производство невозможно подстроить под такой жизненный ритм. Остаётся натуральное хозяйство, но и с ним нарастают проблемы. Нельму и муксуна в низовьях Оби выбили настолько, что минувшим летом их вылов был запрещён законодательно.
Сейчас на высочайшем уровне освоение и изучение Арктики признано государственным приоритетом. Собственно, мы там и работаем уже несколько десятилетий. Экспедиция заезжает через Салехард и базируется в посёлке Шурышкары на берегу Малой Оби. У нас бывают заказные работы: например, исследовать маршрут нефте- или газопровода на предмет наличия священных мест, чтобы строители не вторглись на сакральную территорию и не спровоцировали конфликт… Да, добывающие компании платят налоги, часть этих денег остается на территории — в основном, в виде социальных объектов: жилья, школ, больниц. Но какой-то осознанной комплексной политики именно в отношении народов Севера, прямо говоря, не наблюдается. Они живут лицом к лицу со своими проблемами — той же безработицей, например. Мы, исследователи, делаем то, что должны делать: изучаем и картографируем местность на предмет сбережения культурного наследия обских угров, независимо от источников финансирования. Продолжающееся освоение Арктики не должно приводить к столкновениям с её коренными народами и к их деградации.
Подготовил: Андрей Соболевский
Фото: Аркадий Бауло
