«Временных циклов в культуре монголоязычных этносов было множество, и основывались они на разных ориентирах. Проявление времени в природе люди видели в последовательной смене сезонов и перемещении небесных светил, изменениях в природном окружении. Эти перемены воспринимались как признаки жизненного процесса», — говорит ведущий научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН доктор исторических наук Марина Михайловна Содномпилова.
Образ жизни монголов, их активность были сезонными, поэтому год в первую очередь делился на два периода — теплый и холодный. При этом свои календари были для разных видов деятельности, в частности охоты и скотоводства. Кочевники-скотоводы выделяли два времени года в связи с двумя ключевыми событиями своей жизни: выгоном скота на пастбище с приходом тепла и возвращением его обратно в стойла с наступлением морозов. Например, в бурятском календаре было пять с половиной месяцев, во время которых скот был на свободном выпасе, и семь, совпадающих с содержанием животных в стойлах.
Монгольские охотники, жившие в тайге, в отличие от скотоводов, были более активны не в летнее время, а зимой. Поэтому годом у них считался зимне-весенний период (у бурятов назывался он), а короткий летний промежуток в принципе не обладал категорией времени.
Смену холодного и теплого времени в монгольской традиции связывали с разными природными явлениями. Так, приход холодов знаменовался появлением созвездия Плеяд. Когда оно исчезало с небосклона, официально наступал теплый сезон. При этом калмыки, например, считали, что на небе находится зимнее стойбище Плеяд, а на земле — летнее.
Другой природный цикл — появление молодой травы — был одним из основных ориентиров в календаре кочевников-скотоводов и знаменовал начало выгона скота на пастбища. Интересно, что даже возраст было принято измерять не в годах, а в травах. Например, трехтравой кобылицей называлась лошадь, прожившая три лета.
Еще одним из способов периодизации жизни было наблюдение за животными. «Например, монголы в степи следили за временем по этапам жизни сурка тарбагана, отмечая, когда зверек просыпается, линяет, набирает жир, готовится к зимней спячке», — рассказывает Содномпилова.
Предвестником тепла считалась кукушка, которую среди монгольских народов весьма почитали. Калмыки называли ее ус орулдаг шовун — «птица, выпускающая воду», то есть приносящая с собой таяние снега, прилив воды в реках и озерах. Кукушка возвещала приход теплого времени и в культуре народов Южной Сибири. Считалось, что от ее кукования просыпается земля.
«На вершине семиколенного
вечного тополя
Две одинаковые, с конскую голову,
золотые кукушки,
Днем и ночью гулко кукуя,
Перекликаясь, сидят
(От кукования их) белые цветы
на Алтае расцветают,
Синие цветы
На земле распускаются», — цитирует Марина Содномпилова.
Весна и осень в монгольской традиции не были полноценными сезонами, а скорее межсезоньем, пограничными периодами между холодом и теплом. Это время считалось наиболее подходящим для ритуальных действий, обращенных к просыпающемуся или засыпающему миру. Например, у бурят, когда лист ивы становился «размером с ушко ягненка», наступало время совершения жертвоприношений божествам местности и предкам. А лучшим временем для упокое-ния и возвращения к праотцам считался период шар набша — «желтой листвы».
Сакральными свойствами обладали также светлое и темное время суток. Суточный цикл, как и год, у монголов не знал полутонов и делился на два периода — до и после захода солнца. Интересно, что главным временем суток считалась ночь: это отразилось и в монгольском и бурятском названии суток — хоног (в переводе — ночевка). «В Бурятии мы до сих пор говорим — “столько-то ночей, а не дней прошло”», — указывает историк. Традиция ночного исчисления суток древняя и связана с большим влиянием лунного календаря в жизни номадов.
«Большинство действий, особенно ритуальных, в культуре монгольских народов принято было совершать в дневное время, до захода солнца. Так, до наступления темноты следовало собрать на новом месте войлочную юрту. Засветло завершалось свадебное торжество, и гости уезжали домой. У калмыков во время самых коротких световых дней возбранялось начинать дальние поездки, совершать кочевки во избежание возможной смерти. Даже замужняя женщина могла удалиться из юрты только на то расстояние, которое позволяло ей вернуться домой до захода солнца. После заката запрещалось выносить что-либо из дома, особенно давать посторонним огонь, молоко», — отмечает Марина Содномпилова.
Само понятие времени у представителей монгольского этноса отличалось от того, как воспринимает его современный человек, и было неотделимо от таких категорий, как действие и пространство. «Земли, на которых обитали монголы, — это бескрайние степи, горы, тайга. Их было сложно охватить пространственными мерами, поэтому средством освоения больших территорий становилось время: пространство измерялось ночевками и сезонами, — говорит Содномпилова. — Связь времени и пространства находит свое выражение и в лексике, где эти категории обозначают одними и теми же слова, например с монгольского хойно переводится как “север” и “в будущем”, урда — “юг” и “прежде”, дээр — “выше” и “давно”».
В быту же монголы часто измеряли время конкретными действиями. Классический пример — устройство кочевой юрты, которая, кроме прочего, выполняла также функцию часов. Жилище было устроено таким образом, что в течение дня солнечный луч проходил по всему его пространству, и определенные участки, на которые указывало солнце, соответствовали времени разных хозяйственных дел — дойке скота, приготовлению завтрака, ужина, молочных продуктов.
Это природное восприятие времени не так архаично, как может показаться. «Большинство данных известно нам из источников XIX — первой половины XX века, однако старшее поколение у монгольских народностей до сих пор во многих местах воспринимает время таким традиционным образом, особенно вдали от больших городов», — говорит Марина Содномпилова.
Материал подготовлен на основе статьи М. М. Содномпиловой «Категория “время” в традиционной культуре номадов внутренней Азии» в сборнике «Кочевые империи Евразии в свете археологических и междисциплинарных исследований» (Улан-Удэ, 2019).
Александра Федосеева
Фото предоставлено М. Содномпиловой (1), Юлии Поздняковой (2, анонс)