Казалось бы, зачем говорить о реформе орфографии, которая была сто лет назад? Мы совершенно отвыкли от твёрдого знака в конце слова, а «ять» вообще воспринимаем как сочетание букв, например, в глаголах. «Но нужно лучше знать прошлое, чтобы понимать настоящее и думать о будущем нашего языка», — с этих слов начал повествование главный редактор портала «Грамота.ру» кандидат филологических наук Владимир Пахомов на фестивале науки «Кстати».
Как вводилось новое письмо?
Первый декрет об изменениях в русском языке появился всего через два месяца после прихода к власти большевиков — 5 января 1918 года: согласно нему появление каких бы то ни было текстов со старым письмом считалось уступкой контрреволюции. Однако это указание не привело к кардинальным изменениям: даже пресса продолжала выходить с прежней орфографией. Поэтому понадобился второй декрет, вышедший осенью того же года: тогда из типографий изъяли ряд букв (матрицы из кассы наборных машин), которые были не нужны по новому закону. При использовании старых правил налагался штраф — получается, методы тоже были революционными.
— Орфографическая реформа, коснувшаяся только написания слов, получила четкую связь с идеологией, что значило одно: быть против реформы означало быть против советской власти, — рассказывает Владимир Пахомов. — Именно поэтому, когда в 1990-е годы отношение к Октябрьской революции сменилось с плюса на минус, оценки этой реформы изменились соответствующим образом. Так, за пару лет до развала СССР появилась газета «Коммерсантъ»: тогда еще существовала советская власть, партия, КГБ, и «ер» (название «ъ» в дореволюционной азбуке) смотрелся как вызов, возвращение к той старой России, которая вроде бы была уничтожена революцией.
Реформа также открыла простор для мракобесия: советскую орфографию обвиняли в том, что она допустила в русский язык бесов. Имелось в виду, что до 1917 года приставка -бес всегда писалась с буквой «з» — и перед глухим, и перед звонким согласным (равно как и другие приставки с такой же структурой). Соответственно, раз советская власть боролась с религией, то заодно впустила «бесов» в русский язык. Однако по старой русской орфографии слово бес в значении зловредного духа писалось с «ѣ», а не с «е».
На самом деле, реформа готовилась задолго до Октябрьской революции: над ней работали языковеды и лингвисты самых разных политических взглядов. За каждым предложением стояли фундаментальные научные труды. Реформа состоялась бы в любом случае — просто новая власть умело воспользовалась уже готовым проектом. Вот только изначально указывалось, что никто не может быть насильно переведен на новую орфографию: в школе ошибкой бы считались только написания, которые не соответствуют и старым, и новым формам.
— Уже в XIX веке стало очевидно, что наше письмо нуждается в систематизации, четких правилах, которых на тот момент не было, — поясняет Владимир Пахомов. — Не существовало даже теории русской орфографии — только вариативное написание слов. В 1839 году в журнале «Отечественные записки» уже говорилось: трудно найти что-либо неопределеннее и хаотичнее русского правописания. В конце XIX века учителя из Калуги написали письмо в Академию наук, где просили освободить подрастающее поколение «хоть от малой части того мусора, которым заваливают путь народного образования». Однозначно требовалось упрощение русского письма.
В 1904 году была создана Орфографическая комиссия: Филипп Фортунатов, Алексей Шахматов — наиболее крупные ученые, входившие в нее. Все предложения реформы неоднократно обсуждались, и к 1912 году исследователи подготовили первый вариант проекта — там было больше предложений, чем в предпринятой в 1917 году реформе. Например, после шипящих под ударением предписывалось бы всегда писать «о» — пчолы, лжошь — или же не использовать мягкий знак в конце слов после шипящих: мыш, рож. Однако эта версия не была принята, и работа лингвистов продолжалась вплоть до революции.
В мае 1917 года (с согласия Временного правительства) Орфографическая комиссия вынесла постановление об изменении правописания. Если бы всё шло своим чередом, то с начала учебного года новая орфография вводилась бы постепенно — чтобы переход получился мягким и ненасильственным. Однако после захвата власти большевиками произошло резкое внедрение нового правописания, а фундаментальная деятельность ряда языковедов обросла идеологией, которая до сих пор мешает воспринимать их работу как научную.
Мiръ, май, ять
Преобразования 1917 года являются уже второй глобальной реформой русской орфографии. Первую провел Петр I — тогда он убрал «ненужные» буквы, пришедшие из церковной азбуки, узаконил разделение букв на заглавные и строчные, ввел гражданский шрифт, приближенный по графике к западноевропейскому.
Что же изменилось на этот раз? Во-первых, были убраны несколько букв — в том числе «i». Вообще в русском письме существовало как минимум две буквы, передававших один и тот же звук: «i» и «и». По правилам, первая ставилась перед гласными и «й» (которая тогда тоже считалась гласной буквой): в словах трагедiя, тихiй, но не в приставках наи-, ни-, при- и сложных словах.
— Есть знаменитая история о слове мiр как Вселенная, Земля и мир — покой, отсутствие войны, — отмечает Владимир Пахомов. — Роман Льва Толстоrо «Война и мир» и поэма Владимира Маяковского «Война и мipь» всё же несколько отличались по значению, хоть у поэта и была отсылка к роману. После реформы 1917 года эта разница смыслов потерялась.
Ученые долго спорили, какую букву в итоге оставить: «и» соотносительна с «й», чаще используется, лишена диакритического знака — точки (подобные знаки для русского языка нехарактерны — именно поэтому «ё» выживает с таким трудом). В то же время «i» сближает русское письмо с письмом многих других народов и занимает вдвое меньше места, чем «и»: по сути, это довод наряду с отказом от твёрдого знака в конце слова.
— Для звука [ф] так же существовали две буквы: «ф» и «Ѳ» (фита), — добавляет лингвист. — Последняя пришла из греческого и употреблялась в заимствованиях исключительно из этого языка — анаѳема, орѳографіи. Неудобно использовать две буквы для передачи одного и того же звука, поэтому от одной из них пришлось избавиться.
Ещё одна «четвертованная» буква — «ѣ» (ять). В древнерусском языке она обозначала особый гласный звук, но к XIX веку «ѣ» и «е» полностью совпали по своему звучанию, и написания с «ѣ» основывались только на этимологическом историческом принципе — из-за привычного облика слова. Немалые списки корней приходилось заучивать наизусть, от чего особенно страдали школьники: «ять» была бичом образовательных учреждений, ее сравнивали с крепостным правом. Тогда даже существовали стихи для запоминания — как с неправильными глаголами, — а функции буквы, по сути, состояли в том, чтобы отличать грамотного от безграмотного.
— Этот вопрос обсуждается до сих пор: какой должна быть орфография — сложной, чтобы виртуозное владение ей было доступным немногим мастерством, или попроще, — рассказывает Владимир Пахомов. — В 1917 году касаемо буквы «ѣ» комиссия приняла второй вариант, и именно потому благодаря реформе в стране снизилась безграмотность. При этом были и противники отмены: они утверждали, что нарушение правописания вызовет графическое изменение облика слов, а в итоге русское письмо превратится во что-то совершенно невиданное.
Также поменялись некоторые правила правописания. Приставки из-, воз-, низ-, без- и так далее стали писать с буквой «з» перед гласными и звонкими согласными и с буквой «с» перед глухими (беззаботный, но бескрайний). В родительном падеже вместо -aгo, -яго ставилось -ого, -eгo — потому живаго теперь писалось как живого. В винительном падеже женского и в именительном среднего рода множественного числа прилагательных, причастий, местоимений вместо -ыя, -iя теперь использовалось -ые, -ие (не новыя, а новые улицы и дома). Реформа 1917 года унифицировала написание: раньше такие окончания употреблялись только в мужском роде.
Твёрдый знак — несите коньяк!
Самое знаменитое изменение 1917 года — отказ от твёрдого знака на конце слов. В древнерусском языке до XII века «ъ» передавал сверхкраткий гласный звук, который в дальнейшем исчез: тогда все слова писались слитно, а «ъ» был способом разграничения. С появлением пробелов твёрдый и мягкий знак остались по традиции, не неся никакой фонетической нагрузки. Уже Александр Пушкин говорил, что «ер» подобен шпиону: нужен только в некоторых случаях, хотя без него можно обойтись, в то время как он привык всюду соваться.
«Ъ» писался на конце всех слов, оканчивающихся на согласный, в том числе шипящий: если после них не нужен был мягкий знак, автоматически употреблялся твёрдый (врачъ, но ночь). По сути, эта буква уже давно не имела функциональности в конце слова, потому против нее тоже «бастовали». В качестве аргументов нередко называлась экономия бумаги и краски: считается, что в переиздании романа «Война и мир» только благодаря исчезновению твёрдых знаков на конце слов роман стал короче не менее чем на 30 страниц. Доводы «за» опять же заключались в привыкании к облику слова, доставшемуся нам в наследство от прадедов.
— Твёрдый знак не был исключен из русского письма полностью, однако революционные матросы изъяли и его тоже — не стали разбираться, — добавляет Владимир Пахомов. — Так что наборщикам приходилось печатать вместо него знак апострофа (ведь он уже был известен в этой функции), и потому съезд стал с’ездом. За «ъ» в таком употреблении долго боролись, и, как известно, он вернулся в русское правописание, хотя употребление апострофа встречается до сих пор — у представителей старшего поколения.
Некоторые нерешенные в 1917 году проблемы русской орфографии отзываются и 100 лет спустя. В «Тотальном диктанте»-2017 одной из самых распространенных ошибок стало написание слова коньяк с твёрдым знаком. Нередко СМИ в подобных случаях пишут о безграмотности населения, однако такая массовость говорит о наличии объективной сложности в самой языковой системе. Любая масштабная ошибка — в ударении или правописании — означает некий сбой, который обсуждают лингвисты и просто пока не могут принять единое решение.
— Слова лук и люк отличаются твердостью и мягкостью согласных, однако об этом мы узнаём именно благодаря следующей за ними букве, — рассуждает лингвист. — Так происходит потому, что в русском языке одна буква не всегда передает один звук. Принцип русской графики, по которому гласные указывают на мягкость или твердость согласного, помогает нам различать слова между собой и не придумывать дополнительные буквы (например, «л» и «л’»). Таким образом, «е» передает звук «э», «ё» — «о», «ю» — «у», «я» — «а». Особенность этих гласных в том, что они также могут обозначать два звука, например, в словах каюк, ясность. Достоинство или недостаток русской графики такая двойная функциональность — вопрос дискуссионный.
Если написать вьюга без «ь», будет непонятно, как вообще читается вюга: ведь «ю» не указывает на мягкость согласного, а передает звук [йу]. В слове подъезд, где «е» обозначает [йэ], также нужен разделительный знак: сигнал того, что следующая буква обозначает два звука. Возникает вопрос: почему одна и та же функция имеет две разных буквы? Можно предположить, что от этого зависит указание на твердость или мягкость. Но, например, в слове шью «ш» всегда твердый, однако после употребляется «ь». В слове адъютант согласный «д» мягкий, при этом разделительную функцию выполняет твердый знак. Получается, употребление в данном случае двух разных букв основано исключительно на традиции: поэтому в школе приходится заучивать правила употребления разделительных знаков.
По правилу «ъ» употребляется после приставок или букв «е», «ё», «ю», «я»: подъезд, объявление. Кроме того, твёрдый знак используется после первых частей сложных слов — двухъярусный, контръярус, панъевропейский. После слов с первыми частями суб-, об-, которые являются приставками не в русском, а в латинском и других языках (из которых были заимствованы), тоже пишется твёрдый знак — субъект, объект.
— Ровно такую же причину имеет и обратная ошибка в слове коньяк, — подытоживает Владимир Пахомов. — У нас есть слова с иноязычной приставкой кон-: конъюнктура, конъюнктивит. Помня о правиле, что где-то в начале слова после согласной пишется твердый знак, люди вставляли его во время «Тотального диктанта». Так что дело не в банальной безграмотности, а в сложности правила, проблема которого не решена до сих пор.
Что же с нами стало
После реформы 1918 года обучение стало намного проще, а для широких масс населения упростился доступ к грамотному письму. Однако преобразования решили не все проблемы: остался мягкий знак после шипящих в конце слова, хотя его отмена казалась логичным шагом — раз твёрдый знак в том же месте, не передающий никакого звука, уже убрали. Согласные «ч», «щ» и так всегда мягкие, а «ж», «ш», «ц» — твердые.
— В этом случае мы писали бы рож и мыш: согласитесь, весьма непривычное написание, вызывающее отторжение, — отмечает лингвист. — Точно такая же реакция в 1917 году ожидала тех, кто привык видеть «ъ» на конце слова. И если когда-либо будет принято решение исключить мягкий знак в подобных случаях, для наших потомков спустя сто лет это окажется абсолютно нормальным.
Другая нерешенная проблема — «о» и «ё» после шипящих. Проблема в сложных правилах написания: вначале надо узнать часть слова, где пишется спорная буква, а потом — часть речи. В 1917 году предлагалось всё упростить и писать под ударением после шипящих букву «о»: чорный, шопот. Если правильно употребление медвежонок или мячом, почему для других слов нужно делать исключения в той же позиции? Предложение не было принято, потому что очень важным оказалось сохранить связь между словами, где пишется «ё» и «е»: чёрный — чернеть, шёпот — шептать. Поэтому по правилу, если в однокоренном со спорным слове есть буква «е», после шипящего пишется «ё».
В дальнейшем люди, не принявшие новую власть, не приняли и изменения в правописании. Долгое время эмигрантские газеты выходили в старом стиле — равно как все документы Белого движения. При этом проблемы русской орфографии так и не были решены полностью, поэтому в 1929 году была создана новая Орфографическая комиссия, чтобы продолжить работу над реформированием русского правописания. В те годы даже рассматривалась возможность перевода русского языка на латиницу: бытовала идея мировой революции, построения единого коммунистического общества, и кириллица казалась архаическим пережитком старой царской России.
— Орфографической комиссии прежде всего нужно было сформулировать и издать свод правил, которого по-прежнему не существовало, — рассказывает Владимир Пахомов. — Стояла задача убрать вариативные написания слов. В конце 1930-х годов проект был готов, но началась Великая Отечественная война, и работу пришлось прекратить. Только в 1956 году утвердились правила русского правописания: ими мы пользуемся до сих пор.
Работа ученых на этом не закончилась: быстро стало ясно, что и такие правила не избавили от всех проблем русского письма. К тому же, 1950—1960-е годы выявили чудовищно низкий уровень грамотности школьников: в словах песчаный, ледяной 50 % учащихся допускали ошибки. Поэтому «сверху» поставили задачу еще больше упростить и систематизировать русское правописание. Эта работа велась до 1964 года, пока Никиту Хрущёва не сменил Леонид Брежнев: тогда же поменялось отношение к реформе. Все предложения лингвистов были отвергнуты и резко свернуты.
В 1990-е и начале 2000-х годов возобновилась работа Орфографической комиссии по созданию новой редакции правил русского правописания. За полвека поменялось многое: так, появились сложные слова, начинающиеся с интернет, медиа, бизнес. Вопросы вызывало употребление слов, связанных с религией — Бог и Рождество, — которые в 1956 году по понятным причинам писали с маленькой буквы (в 1990-е эти слова опять получили заглавную). Комиссия внесла ряд небольших изменений, ставших достоянием общественности, в результате чего опять начались дискуссии. Поэтому работа тоже была остановлена, и на данный момент в силе остаются правила 1956 года.
— Они достаточно хороши, но, конечно, устарели: появились некоторые противоречия, нерегулируемые этим сводом, — добавляет лингвист. — Дальнейшая корректировка написания необходима, потому что правила должны соответствовать сегодняшнему дню. Так что Орфографическая комиссия работает и сейчас, обсуждая правила и предлагая рекомендации.
Идеального языка не бывает: в любом рано или поздно появляются нестыковки. Люди пытаются создавать искусственные, строго систематизированные, но даже они в итоге обрастают исключениями. При этом надо понимать, что изменения в орфографии неизбежны, — меняется жизнь, и как следствие — язык, правописание.
Говоря о нашем отношении к изменениям в орфографии, в пример стоит привести слова лингвиста Александра Томсона о слове мел в начале XX века: «Начертание мѣлъ настолько тесно связано (у меня) с представлением этого вещества, что если бы это начертание заменилось в русском правописании посредством мел, то (для меня) и самый мел при чтении и письме являлся бы не тем прежним мелом, а каким-то ненастоящим, с серым (не белым) цветом, которым на доске и писать-то нельзя». Подобные доводы повторились спустя полвека, когда предлагалось упростить правила написания «и», «ы» после «ц», и всегда писать -ци. Мы ведь пишем -жи, -ши с буквой «и», а эти согласные, как и «ц», всегда твердые. В 1960-е годы особенно обсуждалось возможное слово огурци — как ножи и ковши.
— Читатели в возмущенных письмах писали, что наши русские огурцы — совсем не то же самое, что какие-то ненастоящие огурци, — заключает лингвист. — Вид слова связан для нас с его значением, и потому изменения, происходящие именно на наших глазах, кажутся невероятно болезненными. Однако спустя 100 лет слово мел стало вполне привычным, а сам мел представляется белым и крайне пригодным для письма на доске — в отличие от мѣла.
Алёна Литвиненко
Фото Ильи Косьяненко (1,3) и из открытых источников (2)
